Арсик

– Надежный и безопасный для здоровья способ достижения эйфории, радости. С этого я начал. Если бы я не полез в другие части спектра, все было бы хорошо. Можно было бы уже наладить производство портативных эйфороскопов. Бело-голубые тона, красота чистая!

– Ну? – спросил помощник директора, пытаясь ухватиться за логическую нить.

– Вот вам и ну! – неожиданно и со злостью воскликнул Арсик. – Нет чистой радости. Там рядом оказалось столько всего! И печаль, и любовь, и вина, как в жизни. Чего там только не оказалось! Полный комплект… В общем, я своего добился – жизнь стала острее, все на полную катушку. Уж если тоска, так тоска! Такая, что волком воешь. А радость… – Арсик развел руками.

– Вот и смотрел бы только свою радость, Арсик. Разве не так? – участливо обратилась к нему Татьяна Павловна.

– Да-да… – вздохнул Арсик. – Но нельзя.

– Чем вы объясните возникновение конфликтов в коллективе института? – спросил Дерягин.

– Не с того конца начали, – сказал Арсик. Он повернулся ко мне и продолжал: – Знаешь, Геша, я понял, что нужно не так. Я ухожу из лаборатории.

– Почему? – спросил я.

– Так будет лучше.

– Вы твердо решили? – спросил профессор.

Арсик кивнул.

– Я думаю администрация возражать не будет, – сказал Дерягин.

– Ах как жалко! – вырвалось у Татьяны Павловны.

А Арсик уже достал из кармана заявление и протянул мне. Я взял листок и недоуменно повертел его в руках.

– Что же вы? Подписывайте! – сказал Дерягин.

Я написал на листке: «Не возражаю». Я даже не успел сообразить толком что к чему, а заявление уже было подписано помощником директора.

– Вот и все, – облегченно сказал он. – Мы вас к этому не принуждали.

– Чистая правда, – сказал Арсик и вышел из кабинета.

– Все к лучшему, уважаемая Татьяна Павловна, – сказал Галилеев. – Давайте посмотрим на дело практически. Идея требует всесторонней проверки. Мы не можем проводить сеансы облучения со всеми сотрудниками. К сожалению, мы не сможем добиться такого положения, чтобы все без исключения стали ангелами с помощью установки Томашевича. А единичные ангелы нам не нужны.

– Это верно! – рассмеялся Дерягин.

Татьяна Павловна заволновалась, стала предлагать компромиссные решения. Например, создать установку пониженной мощности для приятного времяпровождения. Нечто вроде телевизора. Она сказала, что можно заинтересовать Министерство легкой промышленности.

– Да, такой удобный приборчик для пенсионеров. Успокаивающий нервы, – сказал я.

– А почему бы и нет? – сказала Татьяна Павловна.

– Ну его к Богу! – сказал Дерягин.

– Чего по-настоящему жаль, так это запоминающего элемента Томашевича, – сказал профессор. – Вот здесь бы мы имели реальный выход.

И тут только я понял, что все свершилось, что поезд уже ушел, а я по собственной воле расстался с Арсиком. Как же это получилось? Почему я не защищал вместе с ним наш свет и нашу музыку? Зачем я выбрал позицию нейтрального наблюдателя?

Я полагал, что объективность важнее всего. И только теперь догадался, что никакой объективности нет, не может быть объективности, если одни люди слепые, а другие зрячие. Если ты стал зрячим, то изволь верить в то, что увидел. Изволь отстаивать свой свет, потому что иначе тьма поглотит его. Право быть зрячим нужно подтверждать все время. Каждый день, каждую минуту. В противном случае ты снова ослепнешь.

Я пришел в лабораторию в скверном расположении духа. Мне было стыдно взглянуть на наших.

Они пили чай. Дымился наш электрический самовар. Мой стакан был полон. Все сидели молча, задумчиво, но обреченности я не заметил.

– Геша, попей чайку, – сказал Арсик. – И не расстраивайся… Прости, что я тебя заранее не предупредил.

– Что ты собираешься делать? – спросил я.

– Уеду, – сказал Арсик. – Неужели ты думаешь, что я потерял интерес? Начну по новой.

– И опять будет то же самое…

– Нет, Геша! – хитро сказал Арсик и подмигнул мне. – Теперь я умнее. Теперь я знаю, что не у всех есть душа, а значит, придется воевать.

– Геннадий Васильевич, мы тоже с Арсиком уходим, – сказала Шурочка. – Не обижайтесь.

– Кто – мы?

– Я еще, – сказала Катя. – Мы поедем на Север.

Я ничего не сказал. Крепкий горячий чай обжигал губы. Я дул на него – в стакане бежали маленькие волны, поверхность чая рябила, с нее срывался прозрачный пар. Пришла печаль и унесла меня далеко из нашей комнаты – в тихую страну, где переливался красками небосвод, изображая полярное сияние. Так вдруг захотелось посмотреть в окуляры установки, сил нет! Но она была темна, осколки линз еще валялись на верхней панели, рядом грустно и добросовестно вздыхал Игнатий Семенович.

Потом они ушли втроем, уже отъединенные от нас общим делом. Через несколько дней мы с Игнатием Семеновичем их провожали. Девушки были настроены решительно, они повзрослели за эти дни. Ехали они в полную неизвестность, за Полярный круг, в небольшой городок, где Арсику предложили работу в институте геофизики. Шурочке и Кате ничего не предлагали, они ехали наудачу.

– Геша, добей запоминающее устройство, – сказал Арсик. – А если… – Арсик замялся. – Если что, то все схемы установки в моем письменном столе. Я взял копии.

– Понял, – сказал я.