Армагеддон №3

Флик почувствовал, что теплые пальцы Грега осторожно ощупывают его голову, шею… Потом руки капитана поправили подвернутую лодыжку, с силой дернув за ступню. Боль была настолько неожиданной и сильной, что Флик, выгнувшись, хрипло застонал, выплюнув, наконец, сгустки крови изо рта. Но нога сразу перестала болеть. А капитан дотошно проверял его сустав за суставом… Когда он начал проверять ребра, Флик опять застонал, и тут руки капитана замерли на большой металлической бляхе, вывалившейся из порванной рубашки. Флик хотел взять бляху и объяснить, что это — единственная память о матушке, но капитан быстро сунул бляху в рубашку, прикрыл ее остатками рубашки и жюстокора, тщательно застегнув оставшиеся пуговицы. Резко поднявшись, он приказал отнести Флика в его палатку.

Почти успокоившиеся лошади фыркнули и заволновались, когда со стороны маркитанских повозок послышался истошный женский вопль: "На кого же меня, сиротинку, оставили! Ах, убейте и меня вместе с братиком!" Новости по лагерю разносились молнией, поэтому Флика понесли в капитанскую палатку под громкий плач раскрасневшейся от бега Хильды. От нее пахло костром, луковым супом, тушеной капустой и сыром, поэтому Флик сквозь саднящую боль во всем теле почувствовал сильный голод.

— Боже мой, сколько орущего бабья возле маленького драгуна, Грег! — смеясь, сказал подъехавший лейтенант Бламон. — «Кентавру» здорово повезло, что он не попался этой обозной сестрице. Она бы так милосердно его не прикончила. А сколько шума подняла его кобылка! Лошади у коновязи до сих пор не могут успокоиться. Ты молодец, что не дал берейтору ее пристрелить. Что, решил из своей палатки устроить для этого дамского угодника лазарет? Там же сейчас эта девка поселится!

Грег только неопределенно хмыкнул в ответ и, махнув Бламону рукой, вскочил на коня и помчался широким галопом к холмам, где эскадроны маневрировали сомкнутым строем.

Вернувшись в палатку к вечеру, он обнаружил на своем топчане перебинтованного Флика, которого осторожно поили бульоном, пахнущим травами, девушка в чистеньком чепце и праздничном переднике. Грег почувствовал нечто вроде зависти, но к нему тотчас подошел старый Винсент, служивший еще его отцу, и сказал, что лекарь был, просил не беспокоить мальчика, а его сестра принесла на ужин доброму господину капитану запеченного кролика с капустой и сырными шариками в сухарных крошках. Все вполне съедобно. Заодно девушка перестирала все рубашки и прибралась в палатке. На ночь она уйдет, поскольку какая-то не такая, но с утра опять явится.

— Винсент, ты очень сердишься? — смущенно спросил капитан.

— Вовсе нет, господин, — ответил слуга, сдерживая смех. — Сестра мальчишки принесла вам перину, отобрав ее у своей хозяйки. Поэтому я могу уступить вам свой топчан, поскольку без вас не решился ставить здесь дополнительный. Иначе это сплоченное семейство выгонит нас на улицу. Сестрица пообещала увить всю кобылку лентами из белой тафты, назвать ее Розочкой и молиться, чтобы Господь взял ее в свои небесные конюшни…

— Мы бы тоже, Винсент, не отказались пожить на небесах хотя бы в конюшнях, правда?

— Прошу прощения, господин капитан, но вряд ли нас допустят после ваших кутежей даже в конюшни. Разве что за топчан этому отроку нам найдут местечко в собачьей конуре? — съязвил слуга под смешок капитана.

Едва Хильда, кланяясь попеременно Винсенту и капитану, ушла, Грег тихо спросил Флика:

— Мальчик, ты говорить можешь?

Флик утвердительно кивнул. Капитан пододвинул к его топчану табурет, взял свечу у слуги и приказал ему посторожить у входа, чтобы их никто не потревожил.

— Скажи, тебе сестра дала эту бляху? Кто-то у нее оставил эту вещь на сохранение? Ты не помнишь его имени? — шепотом поинтересовался капитан.

Почему-то Флик сразу решил, что господину капитану можно доверять. Он сообщил, что у него еще имеется старинная ладанка с ржавым гвоздем и мотком ниток с узелками. Все это ему давным-давно ему повесила на шею матушка в память о ее дяде Гансе Вейде. Она сказала, что дядя Вейде погиб странной смертью от рук тех, кого не поминают на ночь.

Грег долго сидел молча в глубокой задумчивости. Потом он сказал, что таких блях почти совсем не осталось, поэтому идет война, которая поменяет лицо мира. Он расстегнул мундир и показал в точности такую же бляху у себя на груди. Пристально посмотрев на Флика, он спросил больше себя, нежели подростка с синяком на половину лица и перевязанной головой, — кем же он может быть в будущем тригоне? Флик мало что понял, но страстно хотел быть чем-то полезным господину капитану. Поэтому застенчиво признался, что вообще-то он может разжигать огонь. Всегда. Даже без щепок.