Армагеддон №3

На вторую ночь он вдруг увидел во сне, как его боевой соратник майор Капустин мирно жрет ватрушки со своим земляком майором Потапенко, повесившим свой китель 64-го размера прямо на откинутый плазменный монитор его, капитана Веселовского, ноутбука. Чувствуется, что, сплавив младшего по званию в командировку, эти пендюки особо не парились, на глазах расцветая в его отсутствие.

Ни про какие синяки-царапки Капустин, подливая чаек и угощая ватрушками Потапенко, не печалился, дикими ночными ужасами дружка не потчевал. Сидят себе, чаек хлебают и домашней выпечкой подъедаются…

И до того эта картина жизненного равновесия сослужившев расстроила капитана Веселовского, что он даже поначалу не заметил, что Потапенко… чем-то его даже не раздражает, как всегда, а тревожит. Вызывает чувство опаски. Хотя чего там может быть опасного в пендюке Потапенко? Но будто бы присутствует в нем нечто…. другое, будто просматривается какое-то явное несоответствие.

И этот несоответствующий пендюк вдруг кладет и перед Капустиным бумагу и говорит странным замогильным голосом: "Подпиш-ши-и!.." А капитан Веселовский как бы глядит из-за плеча Капустина на бумагу и медленно опупевает от ее содержимого вместе с Капустиным. В бумажке написано, будто бы он, то есть майор Капустин, не может больше терзаться маниакальной навязчивой идеей — немедленно убить главного энергетика России. Сам-то он понимает, что это нехорошо, но общая обстановка, сложившаяся в их учреждении, постоянно навевает и подталкивает его к совершению тяжкого дорожно-транспортного происшествия с применением автоматического оружия типа АК-103. Можно сказать, у него нет больше сил — противостоять внешнему давлению профессиональной среды и преступной склонности собственной личности. Поэтому он просит не судить его строго, благодарит за все и выражает надежду на скорую встречу со всеми в ином, лучшем мире.

Капустин поднимает недоумевающую преступную личность на Потапенко и, вместе с капитаном Веселовским, внезапно понимает, что силенок-то, чтобы противостоять такому давлению профессиональной среды — у него явно недостаточно. До Капустина начинает доходить, отчего это службиста Потапенко, вечно застегнутого на все пуговички, вдруг сегодня собственный китель стал стеснять. Перед ним, вместо обычной хари Потапенко, — какая-то невыносимо страшная морда с желтыми глазами без зрачков.

Капустин хватается за кобуру с криком: "Признавайся, куда Женю Потапенко девал? Если сожрал, то никогда не прощу, сука! Слышишь, никогда!" А кобура-то не расстегивается! И ноги не слушаются, потому что внезапно распахивается дверь, а там… второй такой же, только движется боком, потому что ноги у него обе… левые. И Веселовский понимает, что в таком сне у Капустина совершенно нет никаких шансов… На бумаге вдруг сама собою появляется подпись Капустина красными чернилами… рядом капает еще несколько удивительно ярких алых капель… с кителя майора, которому в горло вонзились четыре длинных лезвия, выросшие прямо из руки одного из сборщиков подписей… потом само собою открывается окно и ватное, безвольное тело начальника особого отдела без звука переваливается через широкий подоконник…

В этот момент Веселовский проснулся весь в поту. Он вначале так обрадовался, что это был сон, а потом огляделся, и ему стало еще тошнее, чем в том ужасном сне про чаепитие Капустина.

Вокруг него росли странные деревья, увешанные связками экзотических фруктов. Летали бабочки, птички какие-то… Хорошо там было, если честно. Было просто здорово вплоть до того момента, как он увидел, что между кустиков такого замечательного места ползет уже знакомая гадина в сопровождении белобрысой гражданки из первого купе.

У Васильева прямо все внутри опустилось. Вот, блин, такой сон испортил! А эти двое его, вроде, не замечают. Ну, ясно дело, во сне же все происходит. Девка идет, значит, яблоко трескает, а в руке еще авоську таких же яблок несет. И, что характерно, голая абсолютно. И, главное, нет таких яблок вокруг! Веселовский наметанным взглядом все вокруг прикинул — точно нет! Разная фиолетовая, оранжевая тропическая пакость зреет, а нормальных красных яблок, как у этой девицы в авоське, — нет! И еще такая мысль у него сразу зародилась: "Они что, в магазин за ними сползали, что ли? Голые?"

А эта змеюка ползет за бабой и нежно нашептывает: "Кушай яблочки! Куш-ш-шай! Тебе сейчас надо, тебе надо многое увидеть наперед!"

Веселовский, пропустив безмятежно жующую Марину Викторовну, тихонько окликнул змея: "Эй, Кирилл! Поди-ка сюда! Чо не заходишь-то?"

— А, служивый! — явно обрадовался новому человеку змей. — Тоже спиш-шь?

— Сплю, конечно, — неуверенно сказал капитан. — Помнишь, ты говорил, что определяться будешь, за кого стоять? У меня сейчас такой хреновый сон был, что я тоже, кажется, определился…

— Вот и ладненько, вот и хорошо! — равнодушно прошипел Кирюша, с умилением глядя на голую женскую спину, покачивавшуюся меж разлапистой растительности.

— А ты, Кирилл, определился? — с надеждой спросил Веселовский.