Армагеддон №3

Запах гниющей с головы рыбы преследовал гибнущие войска всю долгую войну… Немыслимые рокировки высшего командного состава устраивались милыми придворными дамами в зависимости от покроя камзола кавалера, величины его парика, под горячий шепот в менуэте. Благоухающие духами назначения на руководство войсками последовательно вручались графу де Клэрмону, маршалу де Субизу, маркизу де Контаду… и снова маршалу де Субизу.

Поражения последовали сразу же за первыми победами. Через несколько месяцев после памятной победы под Росбахом войска вынуждены были оставить Ганновер и Гессен. В ходе двухдневной осады была сдана крепость Мюнстер. Драгуны отступали в беспорядке, с огромными людскими потерями. Полк Короля, давая возможность сгруппироваться и собрать силы девяти истекающим кровью полкам, участвовавшим в германском походе, пошел на отчаянный штурм Гоарсхаузена. Королевский драгунский полк совместно с полком Тианж прикрыли отступающие части с флангов под Клостеркампом и Хорном.

Войска, предоставленные самим себе, судорожно пытались перестроиться и собраться перед английским десантом, теснимые по всем направлениям конницей Фридриха.

Приехавший в ставку после очередного назначения маршал де Субиз обнаружил нескрываемую ненависть ко всему высшему руководству и повсеместное несоблюдение Ордонанса, объясненное им в донесении ко Двору "типическим армейским разложением". Большого труда не составило выяснить источник этого разложения, поскольку имя капитана Грегори де Оберньи, как и его тактические находки, были у всех на устах.

Вызванный для допроса в ставку маршала Грег явился с планшетами, доказывавшими преимущество атаки "en muraille", рысью в сомкнутом строю, над атакой "en fourrageurs", карьером в разомкнутом строю. Он решил подробно растолковать маршалу, насколько порочно навязывать армии обыкновенное построение в три шеренги. Но, войдя в кабинет маршала, Грег почувствовал всю неуместность подготовленных им планшетов.

Отчего-то днем на высоких стрельчатых окнах были опущены темные жалюзи, кабинет освещался двумя десятками свечей с колеблющимся пламенем, отражавшимся в витых бронзовых подсвечниках, будто уже наступила вечная ночь и дня больше не будет. После яркого ветреного дня глаза Грега с трудом привыкли к мягкому полумраку ставки маршала. Рассмотреть схемы, вычерченные тонким пером, при таком освещении на расстоянии восьми шагов, определяемых для доклада маршалу Ордонансом, не представлялось возможным. Между зашторенными оконными проемами неподвижно стояли караульные драгуны в форме всех восемнадцати полков. В полутьме фигуры в алых и синих жюстокорах, державшие на весу карабины с примкнутыми штыками, с белыми от пудры неподвижными лицами и яркими свекольными румянами — казались неживыми.

Маршал принял его в полном молчании. Не разворачивая планшеты, Грег четко начал доклад о необходимости увеличения подвижности конницы. Он предложил всей кавалерии, естественно, под руководством маршала, немедленно перейти к двухшереножному строю, поскольку для этого не требуется длительного обучения лошадей. Он старался не смотреть на мертвенно-белое от рисовой пудры лицо маршала с яркими карминовыми губами и бархатными мушками, прикрывавшими красную сыпь на левой щеке. В ставке удушливо пахло смесью пачулей, свечного нагара, пота и касторового масла, на котором замешивались помады и чернь для бровей. В раскрашенном лице де Субиза, при всей отталкивающей неуместности этой искусственной красоты, было что-то завораживающее и притягательное. Маршал, развалившись в удобном кресле, постукивал по столу золотым карандашиком рукой, одетой в белую лайковую перчатку, сбивая Грега с взятого в карьер ритма. Капитан несколько раз останавливался, вглядываясь в непроницаемую маску вежливо улыбавшегося де Субиза, окончательно теряя уверенность, что говорит именно те вещи, которые, как он надеялся всю ночь, рисуя планшеты, донельзя обрадуют маршала.