Армагеддон был вчера

Румата резко обернулся, но успел заметить только бледную костлявую ладошку, судорожно вцепившуюся в скатерть. Загремела падающая посуда, раздался глухой стук. Барон от двери, наклонясь, заглянул под стол, подошёл поближе, пнул что-то мягкое. Голос его выдал разочарование:

– Лишил меня удовольствия порвать его на куски. Нагадил напоследок, вот же… – он схватил со стола чудом устоявший кувшин и опустошил его в несколько глотков, смачно при этом булькая.

Румата прислонился к стене и сполз по ней, вытянул ноги. Закрыл было глаза, но вынужден был снова открыть, – слишком тягостными оказались картинки, возникшие перед внутренним взором.

Пампа удобно расположился в кресле, бросил меч на стол и, смахнув с усов капельки вина, спросил:

– И что дальше, мой благородный друг?

* * *

– Антон, ты меня слышишь? – голос, знакомый, родной. – Почему он не отвечает?

– Сейчас всё придёт в норму, не волнуйтесь.

Я открыл глаза: кресло, на голове обруч, провода какие-то, белый халат.

Больница? Чьё-то лицо приблизилось. Чёрт! Почему я так плохо вижу?!

Провёл рукой по лицу – влажно. Умывали, что ли? Зрение потихоньку восстановилось. И как ударило током.

– Кира!

И тут же всё вспомнил – боже, что я несу!

– Саша, какой же я болван… Сашка, дорогая моя рыжая…

Но неужели Ленка всё это видела? Зачем?! Психологи, хвостом вас…

Дверь распахнулась:

– Папка! Какой же ты у меня!

И налетело чудо, и поцеловало, и обняло, крепко-крепко.

Вот так. А вы говорите – психологи...

Александр Васильев

Ключ

Юрий решительно толкнул обшарпанную, но ещё довольно крепкую дверь мастерской металлоремонта, шагнул внутрь. Переход от яркого солнечного дня к вязким сумеркам в помещении оказался настолько резок, что он на несколько секунд ослеп. Ругнувшись вполголоса, машинально пошарил перед собой руками.

– Заходи, заходи, почтеннейший, – раздался из полумрака бодренький голос с сильным восточным акцентом. – Неприлично в дверях стоять. Старый Хаджи рад всякому гостю.

Щуплый, сморщенный узбек сидел на корточках на толстом коврике в углу мастерской и старательно шлифовал алмазным надфилем заготовку для ключа. В другом углу скромно притулился небольшой верстачок, над ним тускло светила засиженная мухами лампочка. Точно такая же лампочка, только снабжённая самодельным колпаком из пожелтевшей газеты, висела над головой мастера. Силы этих сорокаваттных источников едва хватало, чтобы осветить эти самые углы, остальное помещение тонуло во мраке. Казалось невозможным даже определить истинные размеры этой клетушки. Захлопнутая тугой пружиной дверь напрочь отрезала как дневной свет, так и все наружные звуки кипящего бурной жизнью базара.

– Ягу-у! Я-хак! – тихонько напевал мастер, казалось, совершенно не обращая внимания на вошедшего. Загорелая до черноты лысина слегка поблёскивала в полумраке, едва прикрытая маленькой расписной тюбетейкой.

Юрий почувствовал себя на редкость неуютно.

«Чурка долбанный, – подумал он раздражённо. – Понаехало вас тут… Сейчас ещё унижайся, блин!»

Он неуверенно переступил с ноги на ногу, робко покашлял.

– Будь здоров, благословенный, посетивший старого Хаджи в минуты размышлений, – немедленно откликнулся узбек, однако головы не поднял.

– Спасибо, уважаемый, – неожиданно даже для себя произнёс Юрий. И добавил: – Мне бы это…ключик бы заказать…

Мастер тихонько и дробно рассмеялся, словно сушёный горох рассыпал, поднял изрезанное морщинами лицо, похожее на печёное яблоко. Тёмные глаза взглянули на гостя внимательно и насмешливо.

– Как отрадно видеть в этом углу Вселенной особу, столь одарённую почтением к старшим и неслыханной вежливостью!

«Да старик-то того… чокнутый!» – в панике подумал Юрий.

Он уже сожалел, что прельстился на низкие цены, вывешенные на двери этой халупы.

Нет бы пройти двести метров дальше, где отменная, светлая мастерская! И вполне современная.

Нет-нет, он не жадный – это просто желание сэкономить хоть самую малость. С финансами у него сейчас… сказать «туговато» – было бы довольно мягко. Хреново, в общем. Да, пожалуй, как и у большинства по всей стране.

Тёмные и необычайно глубокие глаза старого узбека продолжали пристально разглядывать Юрия. Взгляд скользнул с самого низа, от стоптанных, но идеально начищенных ботинок, на секунду задержался на брюках, далеко не новых, но всё же чистых и безупречно отутюженных, пробежался по фланелевой рубашке, затем остановился на лице.

Юрий попытался робко улыбнуться. Он всегда чувствовал себя очень неуютно, и страшно смущался, когда приходилось о чём-то просить, словно всем своим видом выказывая – как ему неудобно отвлекать посторонних людей. А сейчас к тому же он был невероятно раздражён этим вынужденным неудобством.

– Вот, – протянул он свой единственный ключ и виновато добавил: – Потеряла моя ворона.

Ещё больше раздражало, что сам он никогда ничего не терял. Зато Наташка – прямо просто дыра, вечно у неё из рук всё валится. Не могла, блин, сама заказать, раз уж умудрилась прохлопать! Ни к чему не приспособлена, даже с таким простым делом не сумела справиться – пришла, разревелась…тьфу!...