Армагеддон был вчера

Его высокопреосвященство сказал, что Папе вчера звонил архиепископ Кентерберийский и сообщил, что одному священнику в Суффолке было видение – ангел поведал ему, что священники должны просить Господа о прощении в день Летнего солнцестояния. И ещё он сказал, что Папа постоянно общается с русским Патриархом.

Вот оно как. Перед лицом врага человечества все служители церкви должны быть вместе. Вместе. Тогда мы победим.

От этой мысли ему стало легко на душе.

Новая церковь Святого Илии, село Васильево, Россия. 22 июня 2008 года. 1.00

К селу приближалась колонна машин. Патриарх решил лично освятить церковь. Всё было готово. Церковь вышла красивой и ладной. Толпы народа – строители и прихожане стояли вокруг неё.

Из машины вышел Патриарх и посмотрел на свежевозведённое здание. Потом повернулся к толпе вчерашних строителей.

– Спасибо вам, люди русские. Всем миром построили Храм всем людям во спасение, – патриарх низко всем поклонился.

Толпа всколыхнулась, все согнулись в низком поклоне перед главой церкви.

Процедура освящения заняла около часа.

После освящения в церковь вошли поджигатели.

– Они начинают, – произнес отец Федор в телефон.

Монастырь Святого Франциска близ Льежа, Франция. 22 июня 2008 года. 2.00

В церковь с жалким видом вошли недавние «варвары». Отец Жан вздохнул.

«Варвары» произнесли слова покаяния, причем чувствовалось, что они говорят искренне. Нелегко осознавать, что ты стал виновником мировой катастрофы. Кардинал кивнул. Отец Жан произнес:

– Я прощаю вас. Пусть теперь Господь простит меня.

Новая церковь Святого Илии, село Васильево, Россия. 22 июня 2008 года. 2.00

Поджигатели низко опустили головы. Отец Никодим произнес слова прощения. Теперь наступало самое главное – Отец Никодим и Отец Жан мысленно пожелали себе и своему собрату удачи.

Миллионы людей во всем мире стояли и сидели перед экранами. Все с напряжением смотрели за тем, что происходит в России и Франции. Мысли всего человечества сплелись в единый нерв. Еврей и араб, европеец и негр – все сейчас жаждали только одного: Господи, смилуйся! И не делалось различий между Буддой, Христом, Аллахом, Яхве – каждый молился своему Богу.

Люди вглядывались в край неба до боли в глазах. Прошло ещё несколько часов. Отец Никодим и отец Жан молились.

Вдруг, одновременно (как потом выяснилось), кресты на церкви Святого Илии и на монастырской церкви вспыхнули ярким светом. Люди опустились на колени.

И Солнце появилось – где-то сразу, как будто дернули выключатель, где-то только всходило, где-то заходило. Люди обнимались и плакали от радости…

* * *

Прошёл год. Жизнь вошла в нормальную колею. Но уже стало гораздо меньше междоусобиц, люди стали добрее. Аббат Турвиль приехал в Россию, где они с отцом Никодимом провели три дня.

В кабинет Папы вбежал кардинал.

– Ваше святейшество… Ваше святейшество… – Кардинал задыхался от волнения. – Только что в одном приходе на Украине кто-то напал на священника. И он сказал им Злые слова!

– Какие? – Папа почувствовал, что мир вокруг него проваливается в бездну.

– Он сказал им – idite na hui!

Папа, немец по национальности, заставший ещё войну и поживший в русской оккупационной зоне, откинул голову назад и захохотал.

mar

Принцип Паршева

Вы не хотите подать заявление на увольнение?

Вопрос был задан небрежно, вскользь.

– Ангелоподобное существо с синими глазами пригасило улыбку на чуть припухлых губах. Светлое облачко волос, от которых исходил терпкий, чуть горьковатый аромат, изящная фигурка в красной маечке с глубоким вырезом…

Нелечка Ивановна, дорогой мой начальник, ну разве можно вам дать сорок восемь лет?

– Вы бы всё-таки написали, – и холёная ручка легонько, пальчиком, пододвинула мне бумагу.

– Нелли Ивановна, за что вы меня так? – зубы выдали предательскую дробь, но доброжелательное выражение на лице удержать удалось.

Нелечка Ивановна пожала плечиками.

– Мовлат Шакирович, вы же умный человек. Вы не можете у нас дальше работать.

– Я работаю здесь двадцать лет, Нелли Ивановна, и с работой справляюсь.

– С работой – да, – кивнула головкой начальница. – С работой. Но не с зимой.

За настежь раскрытым окном медленно падали тяжёлые снежные хлопья. Глубокий сумрак декабрьского утра разбавлял лишь тусклый свет фонарей, да вспугивали фары изредка проезжавших машин.

Москва, самый центр. Как тут было хорошо ещё год назад, – тоскливо подумал я.

– У вас губы совсем синие, – Нелли Ивановна нажала кнопочку вызова секретарши. – Дашенька, Мовлату Шакировичу чай, погорячее.

Я незаметно вжался в кресло, стараясь сохранить остатки тепла. Чай – это она правильно, без него совсем концы отдам.

Дашенька в топике и миниюбке внесла чай, ловко расставила чашки. Я подхватил свою, грея о неё застывшие пальцы.

– Так что вы решаете, Мовлат Шакирович? – кукольное лицо принцессы из детских снов смотрело на меня откровенно сочувствующе.

– Не знаю, что делать, – откровенно ответил я.