Армагеддон был вчера

– Давай, давай, просыпайся, наконец, – легко толкнула меня в плечо женщина. – Пользуешься моим добрым к тебе отношением, а ведь оно может и перемениться. Если ты так будешь свои обязательства нарушать. Фреску прекрасную написал, вижу, – кивнула она на Че. – Но опять вместо основной работы! А донаторы уже волнуются. Намедни владетель рыцарь Отто из Бланкенштейна на Заале интересовался, как дела. Ты понимаешь, что с огнём играешь? Хочешь, чтобы твой и мой господин маркграф тебя действительно сарацинам продал?

Но глаза её не грозили. В них было сожаление и всё та же затаённая печаль.

«Казачок» вновь полоснул шашкой по мозгам. Чтобы не взвыть, я вступил в разговор. Глупо вступил:

– Не имеет права. Я советский гражданин!

Нас даже гэдээровские таможенники не досматривали.

– Был когда-то, – сурово прервала меня ночная гостья. – Забыл, кто тебя приютил, когда ты с Восточной марки сбежал? Если хочешь, можем тебя вернуть. Герцог Леопольд только рад будет. Вот уж тот точно тебя венграм продаст…

Я счёл за лучшее промолчать. Венгры советских действительно не любили...

– Ну, то-то, – удовлетворённо промолвила дама в бархате. – И чтобы я больше не видела, как ты этот крестьянский самогон употребляешь. Ровно славянин какой! Сейчас пришлю тебе с Маргретой две бутылки мозельского… Полагаю, – погрозила она пальчиком, – что хватит тебе этого. В себя чтобы пришёл и к утру был в замке! И никаких чтобы этих мне с Гретхен! И как это у вас, богомазов, всё сочетается? Даму сердца славите, а девушкам проходу не даёте! Вон, Вальтер, даром что полумонах, вагант, а тоже…

Как ни буйствовал в голове югославский «казак», последние слова заставили глянуть на гостью… э-э, несколько другими глазами.

– Ia wolde ih an die wisen gan, flores adunare,

do wolde mich ein ungetan ibi deflorare –

– сами собой прошептали мои губы куплет из стиха, что мы проходили в курсе средневековой немецкой поэзии. Ничего более глупого нельзя было придумать, чем декламировать в присутствии благородной особы строки «Пошла я как-то на лужок… Да захотел меня дружок» из стихотворения «Я скромной девушкой была», где к тому же слова «иби дефлораре» даже не нуждались в переводе с латинского.

Но дама, против ожидания, не разгневалась, а хихикнула, чуть покраснев. Излишним ханжеством она, похоже, не отличалась. Н-да, пока Курта моего нет, можно было бы…

– Негодники вы все… – казалось, она добавит: «мужики».

Ой, если бы не голова! Чуть шампанского предложить… Можно сбегать к Мбанге, негру из Южной Африки. С которым мы как-то подрались из-за громкой музыки, что он включал в три часа ночи, а потом подружились.

На базе классовой борьбы подружились – ему, борцу с апартеидом, советские были союзниками. А потому он специально позднее зашёл извиниться. Ну и… известно, как русские извинения принимают.

У Мбанги какое-никакое спиртное всегда наличествовало. Германия в этом плане – страна скучная: как магазины в шесть вечера закрываются, так и… Словом, друг мой чёрный временами был незаменим – особенно при таких вот неожиданных встречах с дамами.

С такими вот. Накидочку бы сбросить, за талию обнять, к губам, тонко вырезанным наклониться… В ней видна порода, люблю таких!

Видно, что-то промелькнуло в моём взгляде. Лицо гостьи неуловимо изменилось, посуровело, стало надменным.

– Но-но, мастер! – нахмурила она брови. – Ещё не забыл надежд своих? Рассказывала мне Маргрете, отчего ты пьёшь так. Только ведь и я ж тебе говорила: сказки только у старых бабок бывают. Принцесса и нищий! Смешно! А тут жизнь. И тут я – маркграфиня и жена твоего господина, а ты – всего лишь богомаз, да к тому же пьяница. Ха-ха!

Как-то не слишком она меня этим убедила. Особенно последним раздельным «ха-ха». Так, на уровне актриски-любительницы из студенческого драмтеатра.

Не больно-то счастливой за своим маркграфом ты кажешься, девочка! Эх, стащить бы с тебя этот бархат с золотом, натянуть джинсы, маечку – так, чтобы обязательно без бюстгальтера, чтобы сосочки ткань рвали… Да диско с тобой оторвать, под ямайских «миннезингеров». Или под «Чингис-Хана» – как раз по-немецки поют… Завёл бы я тебя, развеял, развеселил! А там уж – как сама решишь…

Видимо, не совсем убедительной нашла себя и сама дама. Она ещё больше подтянулась, подняла подбородок вверх и заморозила взгляд до состояния окопа в Сталинграде.

– Значит, так, богомаз, – сказала она ледяным тоном. – Утром чтобы был в замке. Вино тебе пришлю, как обещала, но чтобы больше двух бутылок даже и не думал! Оденься в хорошее, а не в то, в чём по кабакам ходишь, – она с брезгливой гримасой покосилась на мои джинсы и рубаху, брошенные на пол. – И фреску мне такую же напишешь, – она кивнула на плакат с Че Геварой. – Только без этой вот надписи. Что за рыцарь Революционер из Коммуниста? Убери это имя. Странное какое-то… кастильское, что ли? Не надо вообще имени.

– Могу написать: «Патриа о муэрте, команданте!» – туповато предложил я. Она ещё секунду смотрела на плакат, потом перевела взгляд на меня. Глаза потеплели.