Армагед-дом

Лидкины тапочки остались на кухне. Босые ступни не касались пола; Рысюк нес ее торжественно и вместе с тем небрежно, как охотник несет добытое мясо.

– Игорь, я действительно не хочу. Я не кокетничаю. Отпусти.

– …А государство не существует без принуждения. Особенно накануне апокалипсиса. Извини, что я говорю банальности…

Лидка нащупала пол под ногами, попыталась высвободиться, но Рысюк провел грамотную подсечку и уложил ее на ворсистый ковер посреди спальни.

– Игорь, ты с ума сошел?!

– Занятия политикой плохо на тебе сказались. Ты стала нервной, потеряла вкус к жизни… – Блокировав ее запястья одной рукой, он ловко стаскивал с нее белье. – В то время как близятся настоящие потрясения, предстоит огромная работа, перестройка всего общественного сознания под модель нового апокалипсиса, Зарудновскую модель, Ворота для всех, люди не куры, чтобы топтать друг друга, ни одной напрасной смерти, успеют все…

Она рванулась. Он сильнее сжал ее запястья.

– Игорь, – сказала она в нависающее над ней лицо, – если ты… я уйду сегодня же и навсегда, понял?!

Рысюк замешкался. Остановился, замер, не спеша выпускать Лидку, внимательно разглядывая ее – сперва разметавшиеся по ковру волосы, потом соски, потом наконец глаза.

– …Человечество, спешащее к Воротам подобно амебе. Простейшему существу. Реализуя инстинкт самосохранения, оно реагирует только на элементарные раздражители. Даже если кто-то сумеет сохранить в этой толпе трезвую голову и человеческий облик, он все равно не сможет ничего изменить, оставаясь в подавленном меньшинстве, подавленном и придавленном. Самое гуманное, что может сделать этот смельчак, – дать затоптать себя, чтобы самому не топтать других… Лида, а почему ты так уверена, что я испугаюсь?

Она не нашлась, что сказать. Глава Администрации по-прежнему возвышался над ней, придавив своей массой, не давая вздохнуть.

– Куда ты уйдешь? Что, Слава Зарудный позвал тебя обратно? Переметнувшись к Верверову, ты стала бы ценным козырем. Ты писала бы очерки о нравах, царящих в близких Президенту кругах, ты рассказывала бы только о том, что видела своими глазами, и Верверов с его идеей немедленного импичмента получил бы дровишек в свой костер… Ничего, что я так красиво выражаюсь?

Лидка молчала, стиснув зубы.

– Это Верверов вернул Славику с мамой их квартиру? Это Верверов первым вспомнил о заслугах Зарудного перед обществом? Это на его деньги издали первое собрание сочинений? Это Верверов – умный, интеллигентный человек, в противовес солдафону Стуже, которым к тому же ловко манипулирует подлец Рысюк?

Лидка молчала. Игорь налег на нее сильнее, его лицо оказалось в сантиметре от Лидкиных воспаленных глаз.

– Это Верверов заказал Зарудного, Андрея. Это он его убрал, Лида. Я знаю точно… А теперь думай!

Лидка вскрикнула. Рысюк бывал с ней настойчивым и бесцеремонным, но никогда еще он не был так груб.

Лидке снились пожары.

Пылающие многоэтажные здания. Сперва густой дым, валящий из окон на верхних этажах, потом языки пламени, потом ревущий огненный ад, черные балки, обрушивающиеся стены, закопченные скелеты и горы дымящихся развалин. Дом за домом, реальные дома, знакомые дома, целый город, бегущие рыдающие люди…

Потом она проснулась во сне, осознала свой кошмар и с облегчением вздохнула. Во сне встала, подошла к окну и увидела – сколько хватало взгляда – многоэтажки, многоэтажки, и за каждой третьей ветер тянет шлейф жирного дыма…

Она проснулась снова, вернее, попыталась проснуться, и, балансируя на грани кошмара, подумала, что все это не к добру. Что пожары во сне обещают неприятности в реальной жизни, и как хорошо все-таки – ее дом так и не сгорел, горели те, что рядом, а ее остался нетронутым…

Ну хватит, сказала она себе и проснулась окончательно. Стучали часы; следуя проверенному правилу, Лидка перевернулась на другой бок: «Куда – ночь – туда и сон»… Больше никаких пожаров, ни-ни.

Ей приснилась не то презентация непонятно чего, не то митинг непонятно по какому поводу. Она стояла на возвышении, расфуфыренная, окруженная кольцом микрофонов, и репортеры со сладкими лицами, и репортеры с желчными лицами, и толпы людей с самыми разными лицами ждали, чтобы она сказала приготовленную речь, а Лидка не могла выговорить ни слова. Еще открывая рот, она помнила свой текст от начала и до конца, но, уже набрав в грудь воздуха, поняла вдруг, что ни слова не осталось в памяти, она не помнила даже, по какому поводу сборище, и кто эти люди, и чего от нее ждут…

Она проснулась снова – в холодном поту. За окном было черным-черно. Четыре часа утра.

Брат Пашка сидел на подоконнике и болтал ногами в начищенных до блеска черных ботинках. В лицей теперь пускают только в черных, и если не начищены – заворачивают с порога.