Армадэль. Том 2

Наступило минутное молчание. Минута прошла, Бэшуд прибегнул к средству, к которому обыкновенно прибегают робкие и ненаходчивые люди, поставленные в такое же положение, когда не могут найти ответа. Он просто повторил только что сказанное.

— Я чувствую, сэр, — сказал он со смесью угрюмости и робости, — некоторое любопытство к мисс Гуильт.

Снова наступило неловкое молчание. Несмотря на свою большую проницательность и знание людей, стряпчий пришёл ещё в большее недоумение. Дело Бэшуда представляло единственную человеческую загадку, которую он пока не способен был решить. Хотя год за годом мы бываем свидетелями в тысяче случаев незаконного лишения наследства ближайших родственников, бессовестного нарушения самых священных уз, печального разрыва старой и твёрдой дружбы единственно по милости того могучего эгоизма, который может возродить в сердце старика половая страсть, соединение любви с дряхлостью и седыми волосами всё-таки не возбуждает во всех другой мысли, кроме сумасбродной невероятности или сумасбродной нелепости. Если бы встреча, происходившая в кабинете Педгифта, происходила за его обеденным столом, когда вино расположило бы его разум к более юмористическому восприятию, может быть, он догадался бы в чём дело, но в свои рабочие часы Педгифт-старший имел привычку смотреть на проблемы людские серьёзно, с деловой точки зрения, и по этой самой причине он просто был неспособен понять такой забавный курьёз, такую нелепость, что Бэшуд был влюблён.

Некоторые люди на месте стряпчего постарались бы прояснить дело, упорно повторяя свой вопрос. Педгифт-старший благоразумно отложил вопрос до тех пор, пока не подвинул разговора ещё на шаг.

— Ну, хорошо, — сказал он, — вы испытываете любопытство к мисс Гуильт, далее что?

Ладони Бэшуда начали увлажняться под влиянием такого же волнения, как в то время, когда он рассказывал историю о своих домашних горестях Мидуинтеру в большом доме. Опять он скомкал носовой платок и беспокойно перекладывал его из одной руки в другую.

— Могу я спросить, сэр, — начал он, — предполагая, что вы имеете очень неблагоприятное мнение о мисс Гуильт, вы, кажется, совершенно убеждены…

— Милый мой, — перебил Педгифт-старший, — зачем вам сомневаться в этом? Вы стояли под открытым окном мистера Армадэля всё время, пока я с ним говорил, и я полагаю, что ваши уши были не совсем закрыты.

Бэшуд не прерывал стряпчего. Жало сарказма стряпчего было притуплено более благородной болью, возбуждённой в нём раной, нанесённой мисс Гуильт.

— Вы, кажется, совершенно убеждены, сэр, — продолжал он, — что в прошлой жизни этой дамы есть обстоятельства, которые опозорили бы её, если бы были обнаружены в настоящее время?

— Окно было отперто в большом доме, Бэшуд, и ваши уши были, я полагаю, не совсем закрыты.

Все ещё не чувствуя жала, Бэшуд настаивал больше прежнего.

— Или я очень ошибаюсь, — сказал он, — или ваша большая опытность в подобных вещах подсказала вам, сэр, что, может быть, мисс Гуильт даже известна полиции?

Терпение Педгифта-старшего истощилось.

— Вы в этой комнате уже десять минут, — сказал он, — можете вы или не можете сказать мне простыми словами, что вам от меня нужно?

Простыми словами, со страстью, преобразившей его, со страстью, сделавшей из него мужчину (по собственным словам мисс Гуильт), с румянцем, горевшим на его впалых щеках, Бэшуд отвечал на вызов стряпчего:

— Я хочу сказать, что я в этом вопросе придерживаюсь одного мнения с вами. Я думаю, что в прошлой жизни мисс Гуильт есть нечто нехорошее, что она скрывает от всех, и я желаю это узнать.

Педгифт-старший использовал представившийся случай и тотчас задал вопрос, который он откладывал.

— Зачем? — спросил он во второй раз.

Во второй раз Бэшуд заколебался. Мог ли он признаться, что безрассудно влюбился в неё и ради любви решился на такую низость, как стать её шпионом? Мог ли он сказать: «Она обманывала меня с самого начала, а теперь бросила, когда цель её достигнута. Лишив меня моего счастья, лишив меня моей чести, лишив меня моей последней надежды в жизни, она бросила меня и не оставила мне ничего, кроме тайного и тихого, сильного и неизменного желания мести; мести, которую я могу осуществить, если удастся отравить её жизнь, выставив погрешности мисс Гуильт публично; мести, которую я куплю (что значит для меня золото или жизнь?) на последний фартинг накопленных денег и последней каплей моей стынущей крови». Мог ли он сказать это человеку, который ожидал его ответа? Нет, он мог только молчать.

Лицо стряпчего опять приняло суровое выражение.