Армадэль. Том 1

К северу и западу, когда лодка была уже на середине озера, низменный берег оказался весь в солнечном сиянии, окаймленный темнеющими в некоторых местах рядами низких деревьев и застроенный там и сям в открытых местах ветряными мельницами и коттеджами с камышовыми кровлями. К югу водяная скатерть постепенно суживалась в группу островков, замыкавших вид, а к востоку длинная извилистая линия тростника следовала за извилинами озера и примыкала к островам. Летний воздух был так чист и прозрачен, что единственное облачко на небе было оставлено пароходом, проходившим за три мили на невидимом море. Когда голоса разговаривавших в лодке замолкали, не слышалось ни малейшего звука, кроме легкого шума, производимого длинными веслами лодочников, тихо толкавших лодку по гладкой воде. Суета и шум, казалось, остались позади на земле. Тишина была очаровательна: восхитительное смешение нежной чистоты неба и светлого спокойствия на озере.

Сидя весьма удобно в лодке, майор с дочерью, с одной стороны, пастор с матерью с другой, Аллэн с Педгифтом между ними, общество спокойно плыло к маленьким островкам в конце озера. Мисс Мильрой была в восторге, Аллэн в восхищении, и майор раз в жизни забыл свои часы. Все чувствовали по-своему и различным образом спокойствие и красоту этой сцены. Миссис Пентикост чувствовала это, как ясновидящая, с закрытыми глазами.

— Оглянитесь назад, мистер Армадэль, — сказал молодой Педгифт. — Мне кажется, пастор начинает наслаждаться.

Необыкновенное одушевление виделось в эту минуту в поведении пастора. Он поворачивал голову из стороны в сторону, как птица, прокашливался и с кротким интересом смотрел на общество. По-видимому, для этого превосходного человека приходить в хорошее расположение духа было точно то же, что всходить на кафедру.

— Даже в этой спокойной сцене, — сказал мистер Сэмюэль, принося свою первую дань обществу в виде замечания, — душа христианина увлекается, так сказать, от одной крайности к другой и не помнит о непостоянном свойстве всех земных удовольствий. Что, если эта тишина не продолжится? Что, если поднимется ветер и вода начнет волноваться?

— Вам нечего этого бояться, сэр, — сказал младший Педгифт. — Здесь июнь самое лучшее время года, и притом вы умеете плавать.

Миссис Пентикост (месмерически привлеченная, по всей вероятности, близким соседством сына) вдруг раскрыла глаза и спросила со своей обыкновенной поспешностью:

— Что говорит мой сын?

Пастор Сэмюэль повторил свои слова тоном, приличествовавшим недугу его матери. Старушка одобрительно кивнула и продолжала мысль своего сына.

— Ах! — сказала миссис Пентикост с необычайным облегчением. — Господь управляет вихрями и бурей!

— Благородные слова! — сказал пастор Сэмюэль. — Благородные и утешительные слова!

— Если он будет продолжать таким образом, что мы будем делать? — шепнул Аллэн.

— Я говорила вам, папа, что их опасно приглашать, — прибавила шепотом миссис Мильрой.

— Милая моя, — возразил майор, — мы никого другого не знаем здесь, и так как мистер Армадэль был так добр, что просил нас пригласить наших друзей, то что же мы могли сделать?

— Мы не можем опрокинуть лодку, — заметил младший Педгифт с сардонической серьезностью. — К несчастью, это спасательная лодка. Не могу ли я посоветовать закрыть рот господину пастору чем-нибудь съестным, мистер Армадэль? Почти три часа. Что вы скажете? Не велеть ли подавать обед, сэр?

Никогда никто не был так на своем месте, как Педгифт-младший на пикнике. Через десять минут лодка остановилась между тростником. Торп-эмброзские корзины были распакованы, и поток красноречия пастора был остановлен на целый день.

Как неоценимо важны по своим нравственным результатам — и следовательно, как достохвальны сами по себе — еда и питье! Общественные добродетели сосредоточиваются в желудке. Человек, который не бывает лучшим мужем, отцом и братом после обеда, чем до обеда, — неизлечимо порочный человек. Какие скрытые прелести характера обнаруживаются, какие спящие любезности пробуждаются, когда люди собираются вместе насладиться обедом! Когда открылись корзинки из Торп-Эмброза, приятное общение (отрасль счастливого союза цивилизации и миссис Гриппер) распространилось между обществом и превратило в содружество враждебные элементы, из которых это общество до сих пор было составлено. Пастор Пентикост доказал наконец, что он может сделать что-нибудь, показав, как он может есть. Педгифт-младший засиял ярче прежнего насмешливым юмором и находчивостью. Сквайр и его очаровательная гостья выказали тройную связь между искрометным шампанским, любовью, которая делается смелее, и глазами, в словаре которых не стоит слова «нет». Веселое старое время вернулось на память майору, и веселые историйки, не рассказываемые уже много лет, полились с губ майора. Миссис Пентикост со всей силой своего почтенного материнского чувства схватила лишнюю вилку и этим полезным инструментом выбирала лучшие куски и накладывала их на тарелку пастора Сэмюэля.