Армада

— Ну, пошли беседовать… — увожу Масягина в канцелярию. Нормальный, в общем-то, парнишка. Толк будет. Тяжко по духанке. Ну да ничего. Расправит крылышки, и будет ещё грозой молодым летёхам, как Воробей тот же. А пока что надо разобраться. Довести бойца до суицида — раз плюнуть. А я сюда на то и поставлен, чтобы не было такого.

— Садись…тебя Игорь зовут-то??

— Миша.

— Хуиша, сопли подбери, солдат. Михаил, а не Миша…. Мужик?? Ну, так отставить сопли, и по-быстрому, в чём там у тебя дело? — сам делаю вид, что мне до пизды его проблемы и интересней содержимое сейфа: документы, водка, патроны. Так проще ловить на пиздеже. Человек думает, что его и не слушают и такое несёт, что потом не смять его брехню…это надо быть «крупным специалистом» в казарменной жизни.

Он и несёт мне про письмо. Не зря с тумбочки Николаев вякал — подавал ему идею. Угу… письмо… девушка бросила… расстроен. Гудбай, мой мальчик, гудбай, мой миленький… твою мать.

— Тээээкс… куда же я его задевал то?? — роюсь в сейфе. — Ты не знаешь, Михаил, куда я его дел??

— Каво, тащ лейтенант??

— Да доверие, солдат, — отрываюсь от сейфа и начинаю смотреть ему в упор в глаза, при этом тихо, но зло продолжаю, — ты, наверное, охуел, Мишаня… ты, по ходу, решил, что имеешь право делать из лейтенанта Скворина долбоёба… а зря… я вот пока не злой ещё, но вот, чувствую…

Дверь канцелярии открывается, и заходит Серёга Кузнецов. Что-то пытается с порога сказать, я поднимаю палец вверх, мол, погоди. Масягин явно не знает, как себя вести. С одной стороны — те, кто его довёл до ручки, а с другой — самый ебанутый лейтенант в батальоне. И ещё не понятно, что для него будет хуже. Но у меня нет времени на душещипательные беседы.

— Чувствую, пиздишь ты, Масягин. — Я шумно и наигранно нюхаю воздух. — Стопудово пиздишь. Тебе минута времени, и ты с письмом здесь… Если я сейчас услышу, что ты его порвал и выкинул, то учти, оно тебе поперёк жопы встанет, я тебе это обещаю. ДЕЖУРНЫЫЫЙ!! — дверь в канцелярию открывается и просовывается рожа Пня. — Пень, вот это тело через минуту у меня опять… башкой отвечаешь, Масёл, неси письмо… по-хорошему тебя прошу…

— Товарищ лейтенант…да вы не так поня…

— Молчать!! Исполнять!! — вскакиваю, Масягин тоже, и с отскоком в сторону, — бегом, бля!! — Масягин покидает канцелярию. Я тут же к Серёге. — Серёг, ща, как он зайдёт, бери Пня — и в сортир… и пусть молится… что-то он знает… ещё прессани Николаева, если что… тоже что-то знает, а я пока с Масягиным поговорю… похоже, довели пацана… начни спрашивать с того, что было в письме! Скорее всего бабло сняли, а потом письмо читали. В первой роте полгода назад было такое. Заеблись отписываться. Коли его до жопы, как будто всё знаешь…ну, ты видел, как я или Денис работаем… давай…

— Чо? Суицид??

— Пока нет… но ты Пня ломай, как будто Масёл тут раскололся и на грани… понял??

— Лады.

Заходит Масягин с письмом. Серёга выходит, я слышу, как подзывает Пня. Масягин тут же сбивчиво начинает что-то врать о том, что я его не так понял.

— Масягин, я понял, что ты мне врёшь… скажи… мне заставлять тебя вслух читать мне письмо, или ты мне сейчас расскажешь без пиздежа, в чём дело??

Масягин пыхтит… тужится… потом выдавливает:

— Они моё письмо читали…

— Кто — они??

Молчит. Мдя… я бы тоже молчал, наверное.

— Масягин, ты хочешь, чтобы твои письма читали дальше?? Или чьи-то другие письма?? А? Масягин?? Ты что думаешь?? Мне тут делать нехуя, как разбираться в твоём вранье перед караулом, так?? Итак, давай чётко, по существу, и, Масягин, если я, ссука, ещё раз ловлю тебя на вранье, то не только бубен расколочу, но и вообще забью на тебя, солдат…пусть тебя, как Примуса, хоть в жопу ебут.

(Примуса в роте давно нет, зато память о нём осталась страшной сказкой о пидоре, которую непременно рассказывают молодым.)

Действенная, надо сказать, угроза. Кому этот аборт нужен, кроме нас, офицеров?? А защитить молодого бойца от беспредела в казарме могут только офицеры, впрочем, как и закрыть глаза на этот беспредел, фактически соучаствуя в его опускалове. А то, что я против беспредела, знает вся рота.

Но Миша Масягин хватает ртом воздух, пыхтит, крутит клювом… однако молчит. Стукачество — тяжкий грех в армаде.

Идём дальше, значит.

— Масягин, я тебе тут не НКВД… знаешь, что это такое?? — Миша отрицательно трясёт башкой, клюв опущен, явно чем-то нехорошим, наверное, представляет это НКВД. — Это, Миша, такая организация была… там, чтобы правду узнать — пальцы в дверь людям в лёгкую защемляли… как думаешь? Больно??

Кивает.

— Так вот, Миша… тебе сказочно везёт… потому как времени у меня нет… в караул надо… поэтому я тебе помогу… на первый раз… в другой — не будешь говорить по-хорошему — сломаю, как ломали в НКВД… всосал??

Миша смотрит на меня.

— Ты пришёл в роту… на тумбочке письма… посмотрел — тебе нету… потом, оказалось, есть, но вскрыл кто-то другой… так??

Кивает.