С "крышей" можно было договориться. С налоговой тоже, в особенности, если там работает тетя или троюродный брат. С дилерами-химиками, продающими цветные таблетки, – сложно, но в принципе можно. А вот с воображением чаще всего бывали проблемы. Создать оригинальный клуб было тяжело именно по этой причине. Каждый день в городе возникал десяток клубов, из которых девять не переживало первого месяца. Потому что на серые стены полуподвала натягивались стандартные приевшиеся кластеры, которые делались на коленках за два дня с помощью вот таких вот “клубных программ”.
***
Светло-красная сфера с синими и бордовыми прожилками по всей поверхности висит в белом пустом пространстве. Пауза уже кажется затянутой, когда цвет пространства начинает менять оттенки, появляется динамика: яркие протуберанцы, всполохи пламени, кривые тонкие молнии. Они касаются поверхности сферы, и та меняет форму и цвет, сопротивляясь и поддаваясь происходящему вокруг. Сфера вбирает в себя молнии и фрагменты предметов, появляющиеся из окружающего хаоса. Вдруг ее поверхность подергивается рябью, и она ощетинивается рядом ровных стальных шипов, которые отбивают предметы и отражают молнии, летящие из середины ниоткуда. Через мгновение их уже нет, поверхность поменяла цвет, и сфера стала толще. Проходит несколько циклов, сфера покрывается несколькими десятками слоев, которые помогают ей защищаться или вобрать окружающую жизнь. Но борьба продолжается. В этой борьбе проходит еще половина вечности, пока наконец внутри яйца не появляется нечто, похожее на свернутый женский силуэт. Лежащее в позе зародыша тело взрослой женщины.
Еще мгновение, и сферы уже нет. Есть нарисованный четкими линиями профиль женщины, которая стоит с широко раскинутыми руками, не страшась происходящего вокруг. Протуберанцы и молнии становятся быстрее и ярче, и женщина начинает танец.
Эту композицию Оля назвала “Рождение сознания”, и это был один из тех номеров, которые она показывала только тем, кто хорошо знал ее. По субботам эти люди приходили к ней, и она открывала им свою студию. Квартира когда-то была трехкомнатной, но перед тем, как въехать туда, Оля заказала ремонт. Две комнаты объединились в достаточно просторный зал, стены которого были оклеены белыми обоями. Аппаратура для генерации виртуального наложения, полтора десятка стульев, столик, на котором в дни приемов стоял кофейник, печенье и минеральная вода.
В такие дни сюда приходили ее друзья. Единомышленники, новаторы, экспериментировавшие на пересечении традиционного театра и новых цифровых технологий. Чаще всего это был театр одного живого актера в окружении виртуальных декораций и существ, мало напоминавших человеческие. Галлюцинации, доступные не только их создателям. Иногда эти ребята употребляли с кофе сухие амфетаминовые добавки и практиковали подачу прямого сигнала на центры удовольствия, но сама Оля избегала этого. Ей нравилось танцевать, получая при этом чистый, природный амфетамин.
Танец каждый раз был разным. Как и концовка выступления. Борьба женского тела и жизни, которая била со всех сторон, чаще всего заканчивалась победой женщины. Закаленное огнем, покрытое сотней защитных слоев тело начинало излучать свет в спокойном синем диапазоне, и протуберанцы гасли. Иногда яркие трещины молний усеивали тело отпечатками, и после нескольких ударов оно рассыпалось на тысячи мелких осколков.
В субботу Оля принимала гостей дома, а в четверг работала в небольшом театре-студии на Ярославовом валу. Там она играла чужие роли в пространствах, сделанных другими людьми. Что-то ей нравилось, что-то – нет, но она считала работу нужной. Практика, возможность отрабатывать технику были первой причиной, по которой она оставалась там. Второй – возможность показать себя тем, кто искал актеров и дизайнеров для более серьезной работы. На этот случай в ее сумочке всегда лежали демозаписи “Рождения сознания” и “Флиппера”, лучших ее вещей.
В ожидании спектакля он бродил по фойе, небольшому залу с картинами, написанными маслом, и слушал разговоры о том, как виртуальное наложение и другие цифровые технологии изменяют театр. “Пространство, расширяющееся практически до бесконечности и послушное всем изменениям, которые над ним совершают. Актер больше не ограничен сценой, условностью мира, делающей представление на сцене фарсом. Сцена и зал более не разделены, теперь нет этого условного и глупого деления на реальность и мир игры, теперь все едино, и актер – центральный элемент новой концепции, действующий режиссер пространства и времени, меняющий рамки по ходу пьесы…”.