Архитектор снов

Карина не была религиозна, она попробовала молиться на карандашный рисунок Пикассо, который весел у нее в квартире, но ничего не вышло. Через пару минут она начала выть и кидать стакан в стену, проклиная и бога, и дьявола, и Пикассо, и себя. Она была скептиком и не верила ни в одну из теорий жизни после смерти. Однажды знакомый врач, который лечил ее отца, сказал: «О чем мы говорим, Карина Матвеевна. Отключите мозг, и что вы получите? Тьму. И никакого бессмертия души». Через месяц после второго инфаркта отец умер, и Карина поняла, что происходит после смерти. Ничего. Лицо отца скрылось под крышкой гроба, гроб приняла равнодушная яма в бесчувственной земле на кладбище.

На этих похоронах Карина смотрела на происходящее и не понимала, зачем она принимает участие в отработанном до мелочей ритуале. В ее душе кипел протест. Отчего ее горе должно было быть унижено этой формой, одной на всех! Формой, которая никакого отношения не имела ни к ней, ни к ее отцу, ни к их чувствам, ни к ее таким холодным сейчас слезам. Почему она должна была принимать измученное тело из морга, зачем был этот медленный кортеж, а потом все притащились на кладбище и стояли здесь, скорбно свесив носы? Может быть, именно так смерть и получила свои права? Втерлась в наши ряды и заняла здесь свое место? Может быть, если бы ее протокол был нарушен и все начали бы делать нечто совершенно несуразное– петь, танцевать, кричать, прыгать, целоваться, бросать цветы в воздух– все пошло бы иначе? Веселье спугнуло бы вечную старуху с косой, и, поняв, что ее никто не принимает всерьез, она отступила бы? И отец встал бы из гроба и захохотал, осмотрев себя и свой костюм, сделанный без всякой заботы о тыльной части?…

Горло Карины терзал спазм. Человек, который был частью ее жизни, который столько лет обнимал ее, слушал, советовал, переживал, горевал, гордился, сокрушался, который был напитан ею, связан с ней неразрывно, без движения лежал в этом неудобном узком ящике. Он не был похож на ее отца, он был похож на предмет, изображающий ее отца. А она должна была делать вид, что это все еще он, с его большими теплыми ладонями и спокойным голосом.

Тогда, стоя у его гроба, Карина увидела живую кровь. Внезапно, оглушенная своим горем, она провалилась куда-то в неведомые сферы и обнаружила, что в ее теле, как и телах собравшихся вокруг могилы, бьется и пульсирует горячая, спешащая по каналам сосудов, алая живая кровь. Тело отца лежало пустым. Его кровь свернулась. Его жизнь ушла.

И тут Карина закричала. Просто подняла голову и страшно, протяжно завыла, не задумываясь о приличиях и о том, как это выглядит со стороны. Она была не здесь, не с ними всеми. Но она не была и с отцом. Она не видела берега в молочном, плотно обступившем ее тумане отчаяния и не знала, куда плыть, о чем думать, как унять это невыносимое животное горе. Карина не чувствовала – чуяла, что вместе с отцом умерла она сама, та, что всегда жила в нем, в его мыслях, заботах и воспоминаниях.

Майя тогда стояла рядом. Смотрела в гроб. В ее глазах не было боли. В ее глазах было любопытство. Карина в первый и единственный раз поймала себя на том, что ненавидит сестру. Ее собственное сердце рвалось. Сердце Майи было пусто…

Гроб опустили в яму и засыпали землей. И когда все исчезло под свежим холмом, Карина успокоилась. С тех пор она не боялась ни жить, ни умирать. Это несколько испортило ее характер, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Ей казалось, что теперь она готова к неизбежному…

Сейчас Карина выла оттого, что считала себя виноватой в смерти бывшего мужа. Она понимала, что Антон что-то нашел. Это подпорченное и в довершении всего пропавшее в электронных сетях письмо было ответом на вопрос, с которым она пришла к нему. Смутные догадки и предчувствия донимали ее. Но пока горе было сильнее страха. Она пила водку за закрытыми шторами своей квартиры, ориентируясь не на время суток, а на приступы отчаяния. Иногда то ли от усталости, то ли от избытка алкоголя, то ли от звука льющейся воды ее отпускало, она падала на пол и засыпала. Просыпалась, выла, и только влив в себя новую порцию обезболивающего, успокаивалась…