Аркашины враки

От ее голоса и слов дыхание перехватило. Мне захотелось немедленно рассказать моей прекрасной маме все невысказанное, что накопилось в новой бестолковой жизни, такой быстрой и такой… необъятной. Хотя бы про всех этих людей, про Аркашу рассказать, про его враки, как он назвался тайным агентом. И про его женщин, и его кружечку, из которой он пьет водку, а получается ацетон, и про большую химию, от которой зубы крошатся, и о стоматологе из Ленинграда, о ее шляпке-таблетке и тонких бежевых кожаных перчатках. Но – нет. Невозможно было ничего рассказать. Сумбур какой-то… Еще я подумала: «Как это странно, что мою маму приводят в ужас подъемный кран или какой-нибудь бледный сверчок, вылезший из-под газовой плиты, а тайный агент не пугает нисколько».

Эта мамина небоязнь среди заснеженного дня, сам этот день застряли во мне на всю жизнь.

– Смотри, смотри… – вдруг зашептала мама. – Видишь, еще один фантом, на этот раз с газетой? Точно – агент!

Действительно, из гастронома вышел человек в длинном пальто и с газетой, пошел прямо на нас, я не успела его разглядеть, потому что он свою газету как раз разворачивал и скрылся за нею, как за ширмой. А мама совершила свой неожиданный маневр – она резко меня повернула к двери гастронома, из которой вышел этот. Он вышел, а мы – вошли…

В мясном отделе гастронома стояла очередь за рыбными пельменями, пахло ужасно. В молочном отделе ни молока, ни масла не было, там продавались плавленые сырки «Дружба» и желтый яичный порошок. Только в кондитерском было кое-что интересное.

– Ладно, – сказала мама, – пошли гулять. На обратном пути купим хлеба и халвы.

– И сто грамм «Цитрона» – добавила я, не любившая халву.

Мы пошли к выходу… и увидели сквозь стекло, что на улице, между телефонной будкой и дверью в гастроном, прислонясь спиной к витрине, стоит тот самый, с развернутой газетой.

– Смотри-ка, ждет, – заметила мама. – Сейчас за нами увяжется. Ну, пусть прогуляется…

– Он же читает, – возразила я.

– А ты присмотрись к его газете. В ней – дырка.

И мама тихонько рассмеялась.

Я не поверила, но все же сквозь витринное стекло к газете присмотрелась. В ней оказалось даже две дырки, небольшие и круглые, с пятак, одна на левой полосе газеты, вторая на правой.

– Обзор сто восемьдесят градусов, – прокомментировала мама.

Мы вышли из гастронома и отправились к расчищенной от снега просеке в лесополосе, той самой, по которой ночами я бегала от автобуса к дому. Сейчас на ней было светло и пусто. Мы пошли, изредка останавливаясь. В отдалении за нами шел агент в длинном пальто. С газетой он расстался, шел налегке. Он просто прогуливался по хорошей погоде. И мы о нем постепенно забыли.

«Из-за валенок, по блату»

С Аркашей разговаривать мне становилось все легче и проще. Жизнь подкидывала темы. Уже в понедельник я между прочим рассказала ему о наших с мамой тайных агентах. Мне захотелось удивить агента Косых в понедельник, как он изумил меня в прошлую среду. А он не проявил интереса, даже головы от работы не поднял. Только и сказал:

– Тогда понятно.

Я переспросила, что понятно.

– Про задержку допуска. Проверяют вас с матерью, а как убедятся, что не шпионки, – допуск и выдадут. Вот только на всякий случай не советую вам по телефону-автомату разговаривать…

Я вспомнила синюю телефонную будку возле гастронома. Мы никогда ни с кем из нее не разговаривали. Там, может, и телефон не работал – тогдашняя шпана любила отрывать трубки в автоматах. Мама с друзьями и родней общалась письменно, по обыкновенной почте отправляла и получала исключительно открытки, с картинками и без. Это была еще лагерная привычка, письма в заклеенных конвертах «на зоне» были запрещены.

Инженер Косых продолжил на гиперболоиде буковки резать и слушал, а я рассказывала про маму, как она гуляет по окрестным стройкам, собирает деревяшки, хочет попробовать резать по дереву.

– Чего это вдруг? – заинтересовался Аркаша. – Резьба – дело тонкое. Странная все же у тебя мама!

Аркаша никак ее не осуждал, скорее восхищался. Я подумала и согласилась:

– Странная. Она художница, училась на архитектурном факультете. Резать по дереву у нее получится обязательно! Вот только резцов нет. Она попыталась отвертку заточить, говорит, ерунда получилась.

– Конечно, ерунда! – согласился Аркаша. – Резцы должны быть из специальной стали, с желобком, с деревянной рукояткой-грибком, чтоб ладонью опираться.

И вдруг дядька мой ойкнул, потому что зарезал букву и даже слегка обжегся. Он сунул обожженный палец в рот, потом подул на него, потом сказал:

– А ведь эти ее прогулки по стройплощадкам похожи на работу по схронам…

Я не поняла, о чем это.

Аркаша отключил гиперболоид от сети и посмотрел на меня покрасневшими заплаканными глазами. Я немедленно открыла форточку. И он объяснил про схроны: это у всех тайных агентов мира такой способ передавать секретную информацию. Когда нет ни телефонной, ни радиосвязи, можно прятать шифровки и фотопленки в заранее условленных местах, например в поленницах или в дырявых ведрах среди мусора.