Аркадий Северный, Советский Союз

О том, что вместе с Северным будет выступать Григорий Бальбер, было решено сразу. Во- первых, Фред Ревельсон давно и хорошо его знал, а во-вторых. Да ему и не было равных по голосу и мастерству в те времена среди "жанровых" исполнителей! Бальбер привёл и музыкантов, а сыгрываться им и надобности не было, так как все они играли в ресторане "Спорт" и были старыми Гришиными знакомыми. Гриша, бывало, и сам выступал с этими музыкантами на разного рода весёлых мероприятиях, свадьбах и юбилеях. Немного и записей их совместных сохранилось. Правда, никто уже не помнит, когда те записи делались, до или после концерта с Северным. А песни на них — почти те же самые и в том же стиле. Состав ансамбля был следующий: Григорий Бальбер — вокал, ударные, Александр Фельдман — скрипка, саксофон, Наум Зигман — вокал, гитара и Леонид Полищуков — гитара. Как видите — инструментальный состав совсем не замысловатый. Даже перекличка сакса со скрипкой не получается — музыкант один. Но и такими простыми средствами эти ребята делают очень качественную музыку. Пусть она не блистала оригинальностью стиля — это была всё та же, хорошо знакомая ресторанная музычка, местами современная, местами — "классическая". Но зато почти каждую песню построили действительно как концертный номер! Начиная с "гвоздя программы", бессмертной песни самого Гриши Бальбера:

Но
без
Подола Киев невозможен!
Как святой Владимир без креста!
Это же кусок Одессы,
Это ж новости для прессы,
И мемориальные места…

А чего стоит хотя бы "Бабушка-старушка" — настоящая интермедия… Бальбер со своими друзьями работает не просто аккомпанементом или фоном к Северному; ведь Гриша и сам был классным Артистом, — мог делать и под Утёсова, но, как говорится, и "под себя" у него выходило неплохо. Да так, что в одной песне с Северным им даже становится тесно. Северный был, безусловно, артистом сольных партий, и всегда сам разыгрывал драматургию песни, разве что с "бэк-вокалом". А тут каждый строит "номер" в своей манере, ну, а полифония — она, как известно, дело сложное. К тому же у Северного и Бальбера разные манеры, но стиль один — "пододесский"; и местами они забивают друг друга. По крайней мере, с Бальбером Северный воспринимается значительно сложнее, чем, например, с совершенно неодесским Резановым.

Впрочем, рискнём заявить, что относить стиль киевского концерта целиком на счёт Одессы — несправедливо! И не прав был даже сам Григорий Бальбер, когда обидел Подол "куском Одессы". Ведь у Киева всегда был свой собственный колорит, только ему, в отличие от одесского, немножко не повезло: редко его прославляли писатели и артисты. Но колорит всё-таки был, и в этом концерте его можно услышать во всей красе — эту гремучую еврейско-украинскую смесь. В общем, всё это ставит киевский концерт туда, где ему и надо стоять — в первые ряды классики жанра.

Но этот концерт интересен не только в музыкальном плане. Некоторые реплики Северного просто обязывают нас снова вернуться к истории с "украденными оригиналами". "Привет "Обертону"! Набоке!" — кричит Аркадий перед началом песни "Я сижу на верхотуре". Не думаем, что к этому моменту он уже знал про вступление к первому концерту "Обертона" с Шеваловским, где, помимо прочего, говорится: ".Аркадий Дмитриевич таки Северный уехал в Краснодар, решив притом, что воровать значительно прибыльней." Иначе Аркадий таки Дмитриевич не "привет" бы кричал, а что-либо иное… Тем не менее, эти обвинения всё же настигли его именно в Киеве. В ранее цитированной нами "послеконцертной" записи Северный говорит буквально следующее: "Мне нужно слетать ещё в одно место, в котором я должен… хочу плюнуть-таки своему куму… Что-то сказать ему прямо в глаза… А то, что там Набока сказал о том, что я таки это… воровать — это легче чем что-то… Так запомни, Набока! Никогда в жизни я не воровал, не крал и там… И никогда нигде".

Может быть, и не стоило останавливаться на этом так подробно, но обвинение в воровстве, причём сказанное "вслух на всю страну" — штука достаточно серьёзная. Тем более, что оно до сих пор не снято, как, впрочем, и ничем не подтверждено. Поэтому мы хотим высказать и свою точку зрения на всё это.

Люди, близко знавшие Северного, говорили (и говорят), что Аркадию было легче умереть с голода, чем украсть что-то. А возможностей было предостаточно. Сколько лет прожил он по чужим квартирам? В Питере, в Одессе, в Киеве. В семье Калятиных вообще прошло около двух лет его жизни. Наверное, если была б такая склонность, как-то проявилось бы это, вылезло наружу? Да и молчал бы, наверное, в тряпочку, если б действительно случилось, а тут: "никогда нигде". Точка.