Ариссьель. Жизнь после смерти

Но как я мог ни разу не обратить внимание на те моменты, когда она жаловалась, что дома ей скучно, что она могла бы без проблем работать неполный рабочий день, не переставая заниматься детьми, особенно после того, как они пошли в школу? И только когда дети стали подростками, я дал свое согласие на то, чтобы Мона начала подыскивать себе работу.

И снова перед моими глазами проносятся сцены из прошлого. В нашем доме гости. Я пригласил к себе нескольких сотрудников, чтобы вместе отметить окончание 1972 года, который оказался весьма успешным. Мона приготовила нам потрясающе вкусный ужин. Я горжусь ее дизайнерским вкусом: ее цветочные композиции неповторимы, оригинальны, дополнены милыми ароматизированными свечами. Она даже предусмотрела особенное, рассеянное освещение, что делает обстановку теплой и душевной.

Нас за столом шесть пар. Я слышу, как один коллега, сидящий рядом с Моной, говорит о том, что моя жена снова начала недавно работать фотографом. Не дав Моне ни малейшей возможности ответить, я слегка насмешливо восклицаю вместо нее: «О да, вот она, всемирно известный фотограф Мона!» О, как же ей больно! Я никогда не задумывался, насколько сильно я подрываю ее самооценку, высмеивая ее таким образом.

Но когда чуть позже я, развлекаясь, повторяю свою шутку при детях, они демонстрируют мне свой гнев. Особенно Карина, которой тогда едва исполнилось тринадцать лет. Возмущенная, она набрасывается на меня:

– Ну ты и злой, папа. Мама же не смеется над твоей работой, так почему ты насмехаешься над тем, что делает она?

Меня это смешит, и я отвечаю ей в том же духе:

– Моя львица разозлилась! Она рычит! Послушай, мое сокровище, не злись. Ты же прекрасно знаешь, что я делаю это, лишь чтобы поддразнить маму.

– Это вовсе не смешно!

Я вижу безжалостный взгляд Карины. Она что-то бормочет и покидает комнату. Мона молчит. В мгновение она становится грустной и задумчивой. Мне забавно видеть, как дети бросились на защиту матери. Однако я не могу не признать, что мое поведение по отношению к Моне означало лишь то, что я мало ее уважал. Как я мог быть таким эгоцентричным? Я думаю лишь об одном: я, я, и снова я.

Появляется МИШАЭЛЬ.

С огромной осторожностью он напоминает мне, что нужно просто наблюдать за приходящими ко мне картинами, без малейшего обвинения себя. Когда-нибудь я, конечно, смогу измениться, но пока это для меня непосильная задача: во мне слишком много травм, о которых я пока ничего не знаю. Он добавляет, что мне еще нужно пересмотреть и другие эпизоды из моей жизни, ведь только так я смогу понять, что хотел бы изменить в будущей жизни. Он говорит, что я имею право быть обладателем очень сильного эго и иметь проблемы с умением действовать из сердца. Но мне важно понять, что используемые мною методы неразумны, ведь я всегда привлекаю к себе лишь то, что посеял. Когда я действительно усвою, как работает закон сеяния и жатвы, мой урожай будет намного приятнее для жизни.

Мне не терпится узнать, к чему меня приведут эти прекрасные слова МИШАЭЛЯ. Наверное, со временем все начнет проясняться. Но я уже замечаю, что некоторые понятия, которые он повторял мне много раз, заставляют меня задуматься и не вызывают сопротивления. Постой-ка, он исчез! Надо же, когда он меня покидает, все становится мрачным и холодным. Должно быть, все дело в его свете. От него так много тепла!

– 13 — Открытое сердце

До чего же красиво в этом новом месте! Какое дивное умиротворение. Помню, МИШАЭЛЬ мне говорил, что в мире душ много прекрасных мест. И из всех других, где я уже побывал, это место мне подходит больше всего. Нет-нет, я не ошибся: вон там мои родители, и они наблюдают за мной! Как же я рад нашей встрече! Они знают все, что со мной происходит, ведь, наверное, они проживали такие же потрясения, когда попали сюда.