Итак, уважаемые господа, в то утро полицейский Линкольн вышел из дому и отправился на работу, в полицейский участок номер десять города Нью-Йорка, – туда, где у него был маленький кабинет и где он служил офицером полиции вот уже пять лет. Линкольн сел в трамвай и вышел возле кафе «Израиль». Как и в любой другой рабочий день, он выпил там чашечку кофе и почитал утреннюю газету. Когда он наконец приехал на работу, сержант Макартур – заносчивый шотландец, который с трудом смирился с тем, что рядом с ним в полицейском участке служит офицер-негр, – поприветствовал его своим как обычно хриплым и недовольным голосом и передал ему небрежным жестом телеграмму. Конверт, в котором она лежала, был вскрыт, а сама телеграмма – измята. Линкольн посмотрел на сержанта и нарочито любезно улыбнулся: он знал, что этого шотландца крепко раздражает учтивое поведение окружающих.
Зайдя к себе в кабинет, Линкольн прочел немногословное послание:
Линкольн никак не ожидал получить от своего старого друга телеграмму, а еще меньше рассчитывал на предложение принять участие в какой-то новой авантюре, однако он, не задумываясь, решил на это предложение согласиться. Он тут же отправил Геркулесу телеграмму об этом, а некоторое время спустя – после утомительного путешествия через океан на пароходе – прибыл в Лиссабон. Линкольну еще никогда не доводилось бывать в Старом Свете. Причудливые узкие улочки Лиссабона произвели на него настолько сильное впечатление, что он позабыл о полученном от друга интригующем послании, и, садясь в поезд, направляющийся в Мадрид, говорил себе, что это сон, удивительный сон…
Линкольн впоследствии всю жизнь будет помнить о нескольких неделях, проведенных в Европе, – как будет он помнить и о тайне, с которой соприкоснулся на континенте, где вот-вот разразится война. Десятого июня 1914 года – в тот самый день, когда он приехал в Мадрид, – многие еще надеялись на сохранение мира между великими державами. Сейчас нам известно,
Часть первая
Тайна Национальной библиотеки
1
Мадрид, 10 июня 1914 года
Линкольн поднялся с деревянного сиденья, упрекая себя в жадности: напрасно он не захотел доплатить два доллара за то, чтобы ехать не в третьем, а в первом классе. Ужасно ломило ноги, а спину от пояса и до шеи то и дело пронизывала острая, как от удара хлыстом, боль. В течение всего пути он почти не отдыхал. Запах пота, жара, песни подвыпивших новобранцев, надрывный плач младенцев и храп необычайно толстой женщины, которая уселась рядом и на которую Линкольн поглядывал с опаской: как бы она во сне не навалилась на него всей своей массой, – не позволили даже чуточку отдохнуть. Мало того, окружающие таращились на него с таким видом, как будто никогда в жизни не видели негра. В Лиссабоне на него, Линкольна, никто не обращал ни малейшего внимания: здесь жило немало негров, приехавших из Бразилии, а вот для большинства испанцев единственными чернокожими, которых они хоть иногда видели, были сами испанцы, которые на рождественские праздники вымазывали лицо угольной пылью, чтобы исполнить роль библейского волхва Бальтазара.[2]
Линкольн вез с собой не много вещей: его багаж состоял из маленького кожаного чемодана, в котором лежали несколько комплектов белья, пистолет, запасная шляпа-котелок, Библия и еще пара книг. Он помог своей тучной соседке спустить чемоданы с багажной полки на пол и, с трудом подбирая испанские слова, попрощался с ней. Затем очень медленно и долго продвигался к выходу из вагона: коридор был до отказа забит пассажирами. И лишь ступив на перрон, он наконец подумал о том,