Введение Зервана придало зороастрийской концепции большую стройность и, казалось, ничего не изменило. Основой ее осталось дуалистическое равновесие добра и зла. И равновесие это исключало все негативные тенденции, характерные для иудаизма и эпигонских религий. Обе силы: и Ахура-Мазда, и Ариман (Анхра-Манью) – абсолютно равноправны изначально. Оба бога принимают участие в творении, воспринимая его каждый по-своему.
Зерванизм абсолютизировал время, сделав упор на его свойства как вечности. При этом Зерван, по сути, умалял Ахура-Мазду, приняв функцию творца и предоставив сыну должность лишь устроителя – сомнительную, ибо другим устроителем был Анхра-Манью.
Время определяло все – судьбу мира, судьбы богов, судьбы людей. Линия времени, с таким трудом натянутая Заратустрой, свернулась в спираль – без начала и конца. История обратилась в вечное повторение; эпоха противостояния добра и зла – в великий год. «Кроме того, – справедливо отмечает Мэри Бойс, – зерванистские заблуждения относительно судьбы и неумолимой власти времени затемнили главное в зороастрийском учении – идею о свободе воли, о возможности для каждого человека решить свою собственную судьбу путем выбора между Добром и Злом».
Если маздаиты эпохи персидской экспансии лишь отчасти поступились свободой воли, передав благому богу контроль, но не власть над нею, зерваниты отказались от этой свободы вовсе, вверив свою судьбу во власть величайшего из богов, которого только можно себе вообразить, – Могущественного Времени.
Именно зерваниты своей проповедью сокрушили краеугольный камень учения Заратустры – идею свободы воли. Действительно, к чему бороться за добро, когда уже все определено бесконечным временем? В будущем это приведет к фактическому поражению зороастризма в противостоянии с зерванистским маздаянизмом, а впоследствии и с исламом. Незримое противостояние классического зороастризма и зерванизма, облаченного в мантию зороастризма, имело трагические последствия для ариев. По мере обретения славы, богатства и власти арийские вельможи все чаще привечали во дворцах и поместьях всяческих философствующих чудаков, порой философов, порой же откровенных проходимцев. Что делать – мода! Вот так в арийскую верхушку и проникали велеречивые маги. В борьбе за влияние с военной знатью им волей-неволей приходилось быть изворотливыми. Это были большие интриганы, настоящие иезуиты своего времени, без колебания пускавшие в ход нож или болиголов. Со временем они приобрели немалое влияние в придворных кругах, следствием которого становились заговоры, убийства, перевороты, восстания властолюбивых сатрапов.
Тому есть немало свидетельств. Не исключено участие магов в убийстве Ксеркса. Вероятна их причастность к мятежам сатрапов. Но до поры до времени маги старались не афишировать свое тайное могущество. Будучи в массе своей истинными приверженцами зороастризма, самой пассионарной на тот момент веры, они шли впереди войска со священным огнем, и тогда ариям сопутствовала удача. Даже с эллинами они воевали с переменным успехом, хотя на стороне тех были превосходящее вооружение и организация, которым парсийские витязи могли противопоставить разве что удаль с отвагой.
Но постепенно зерванизм выходил из тени, распространял свое странное обаяние не только на декаденствующую знать, но и на неискушенных простолюдинов. Вот тогда-то и приключился крах величайшей империи, когда для последнего из Ахеменидов метания между зерванизмом и зороастризмом закончились Гавгамеллами.
Обыкновенно считается, что грандиозный успех восточного похода Александра объясняется гением его предводителя, великолепной организацией войска да храбростью македонян и греков. Все это так. Но едва ли кто попытался связать триумф этого предприятия с тем катастрофическим духовным сдвигом, который произошел в душах обитателей Ахеменидской империи.
Насколько беспомощными показали себя арии во время этой кампании! Причем именно арии, тогда как иноверцы проявляли достойное мужество и подобающую тому мужеству энергию.
Весной 334 года до н. э. армия Александра, покуда еще не Великого, переправилась через Геллеспонт. Отменная армия, про которую отчего-то считают нужным писать, будто бы она была невелика. Ничего себе невелика! Тридцать тысяч пехотинцев, по большей части тяжеловооруженных, да пять тысяч всадников-катафрактариев. Очень даже приличная армия по тем временам, если, конечно, не сравнивать ее с фантастическими армиями, сошедшимися в битве при Курукшетре.