Аргонавты Времени

Дом старого Вильямса уже не казался темной бесформенной громадиной — он был освещен. Он был переполнен светом. Свет прямо брызгал из него во все стороны. Из зияющих дыр в крыше, из трещин и щелей в черепице и кирпиче, из каждого пролома, который люди или природа пробили в этой разваливающейся скорлупе, лились потоки голубовато-белого света.

В его ослепительном сиянии померкла восходящая луна: ее диск приобрел зеленовато-серую окраску. Легкий туман, опустившийся в эту росистую ночь на землю, навис над бесцветным заревом легкой фиолетовой дымкой. В старом Мансе начался страшный шум, поднялась ужасная возня. А затем потрясенные зрители увидели, как сверкающие огнем проломы в крыше выбросили изнутри странный клубок переполошившихся созданий: ласточки, воробьи, совы, летучие мыши, окруженные тучами насекомых, — все вместе они представляли какое-то кошмарное облако.

Они долго кружились над черными слуховыми окнами и печными трубами; йотом это шумное дрожащее и колыхающееся облако стало редеть... И, наконец, они исчезли в темноте.

Тут все обратили внимание на то, что шум и грохот, так удивившие сначала, еще усилились, и в конце концов стали единственными звуками, которые были слышны по всей округе. Но оцепенение мало-помалу проходило: то здесь, то там послышались голоса; потом зазвучали шаги, и кучки рстогских жителей, отворачиваясь от слепящих огней Маиса, в глубокой задумчивости отправились восвояси.

Образованный читатель, очевидно, уже догадался, что необычайное явление, которое задало работу бесхитростным умам достойных жителей Рстога, было просто электричеством, установленным в Мансе. Правду говоря, эта последняя перемена в старом доме показалась им чрезвычайно странной. Подумать только: был дом как дом, разваливался потихоньку — и вдруг воскрес и, подобно Лазарю, даже прозрел! И с этого времени прирученная доктором сила днем и ночью освещала все закоулки быстро меняющего свой облик старого дома с заколоченными наглухо окнами. Бешеная энергия маленького человека в кожаных одеждах загнала в щели и трещины все, с помощью чего природа причудливыми узорами украшала разваливающийся дом. Корни ползучих растений и их листья, гнезда жаб, птичьи перья и яйца, паутина — все было вышвырнуто из Манса.

Электрические аппараты непрерывно жужжали среди рудиментарных остатков обшитой деревянными панелями столовой, в которой когда-то — в восемнадцатом еще веке — хозяин дома набожно читал утренние молитвы, а там, где он съедал свой праздничный обед, высился грязной кучей кокс. Очаг в пекарне был переделан в кузнечный горн, который фыркал и хрипел так, что оглушал всех прохожих. Раскаленный воздух, освещенный непрерывным заревом горна, заставлял добродушных, но воспитанных по Библии кельтских женщин бормотать про себя, когда они проходили мимо: «От кого несет углем и копотью, а изо рта у кого пышет огнь...»[5]. Мнение, которое добрые ллиддвуддцы и рстогцы составили обо всем происходящем в Мансе, состояло в следующем: в доме ко всем его прочим ужасам прибавился новый. Там поселился не кто иной, как левиафан. Он вроде бы спокойный, но временами становится ужасен...