Аргентинец

— Если арестовывать на всякий случай, то весь город надо пересажать, — сказала она мягко и повернулась к Климу: — Вот смотри, какой у нас расклад: в городе расквартировано две тысячи моряков Волжской военной флотилии. Зимой им делать нечего; военкомат их раскидал — кого в Молитовку, кого в Сормово, кого в Дом Трудолюбия на Варварской… В Народном доме за острогом открылся Центральный военный клуб с театром и библиотекой-читальней, но пока морякам никакая читальня даром не нужна. Губисполком хочет открыть Матросский университет, чтобы их образовывать, но тут требуются особые люди, чтобы морякам не скучно было. А то выставишь перед ними профессора — они вмиг разбегутся.

— Вы хотите, чтобы я стал лектором? — изумился Клим.

Любочка улыбалась, как волшебница, у которой сработало сложнейшее заклинание.

— Будешь рассказывать им про дальние страны, про то, что руки надо перед едой мыть…

— Дело это очень нужное, — произнес Осип. — Товарищ Ленин говорит, что нам обязательно надо повышать культурный уровень боевых коллективов. Дадим тебе паек первой категории, после испытательного срока, разумеется.

— Так вы не будете возражать, если мы с Ниной поживем у вас? — спросил Клим.

— А мне-то что? Дом не мой, а горисполкомовский.

Любочка подмигнула Климу:

— Я же тебе говорила!

Вернувшись в столовую, Клим плотно закрыл двери и передал Нине и Саблину разговор с Осипом.

— У меня есть идея: я предложу Другову организовать агитационный вагон-летучку и с открытием навигации, когда моряки переберутся на корабли, попрошу выслать ее на фронт, чтобы образовывать боевые коллективы без отрыва от сражений. Мы с вами запишемся лекторами-пропагандистами, так мы сможем выехать в собственном вагоне, и ни одна чекистская морда к нам не придерется.

Нина смотрела на Клима восторженными глазами.

— Думаешь, Осип согласится тебе помочь?

— Вроде должен, раз он считает, что бойцов Красной армии надо наставлять на путь истинный.

Саблин невесело усмехнулся:

— Бедная Любочка… Если бы она знала, что мы тут затеваем…

— Какая разница?! — жестко сказала Нина. — Она относится к нам как хозяйка к домашней птице: одной рукой кормит, а другой — перья выдергивает, чтобы подушку набить. Знаете, как ей хорошо на ней спится!

Саблин вздохнул:

— К сожалению, знаю.

Глава 34

1

Матросский университет устроили в здании бывшей Мариинской гимназии на Ильинке. Антон Эмильевич тоже напросился в лекторы. Растрепанный, потный от усердия, он читал почесывающимся «братишкам» когда собственные рассказы, когда Устав и Программу партии.

Но это была не та публика, к которой привык Антон Эмильевич: матросы не понимали его иронии и не могли оценить любопытных исторических параллелей. Пропаганда делала свое дело: они прочно усвоили, что являются «красой и гордостью революции» и все, в том числе презренные лекторишки, обязаны им кланяться. Они перебивали, могли посреди лекции встать: «Мне до гальюна надо…» У Антона Эмильевича опускались руки: никакого уважения к образованию, к культуре… Сами спать ложатся в обуви, сморкаются в два пальца, чуть что — сразу крик поднимают: «Почему в суп картохи не докладывают? Скажи на кухне, чтоб не воровали, а то зенки повышибаем в два счета!»

А Антон Эмильевич тут при чем? Что он мог сделать?

— Товарищи, я хочу прочитать вам повесть о благородном рыцаре.

Морды тупые, равнодушные… Кто-то жевал табак, кто-то в носу ковырялся.

Вдруг в классе за стеной раздался взрыв хохота.

— Да что это такое?! Совершенно не дают заниматься! — сердился Антон Эмильевич. Зло брало, когда он видел, что все прислушиваются не к его словам, а к тому, что происходит у соседей — там вел занятия Клим.

На переменах матросы курили и делились впечатлениями. Антон Эмильевич шел в деканат сквозь радостно матерящуюся, ржущую толпу:

— У нас был суд над проституткой Подзаборовой, которая соблазнила солдата Крестьянинова. Боцман был за бабу — в платок нарядился, к Ваське Щербатому приставал: всего его облапал. Мы так и покатывались… А завтра товарищ Рогов обещал похороны суеверий устроить. Ребята уже гроб для них сколотили.

Клим развел бешеную деятельность по увеселению матросов.

— Неудивительно, что они тебя так любят, — усмехался Антон Эмильевич. — Рыбак рыбака видит издалека…

Но к его негодованию и возмущению, Клима любили не только матросы. Вечерами в актовый зал, где проходили его публичные лекции, набивалось несколько сотен народу, и это уже была совсем иная публика: барышни, студенты…

Антон Эмильевич сходил полюбопытствовать, хотя тема показалась ему самой заурядной: «Коллектив и индивидуум».

В зале яблоку негде было упасть. Слушатели дрожали от холода, переминались с ноги на ногу, туманное марево от дыхания плыло над головами, и сквозь него блекло светили электрические лампы.