Аргентинец

Отчаяние – как перед самоубийством – сливалось с тёплой, пульсирующей радостью обнимать Нину. Чувствовать, как она касается его небритой щеки, слушать её голос:

– Я тебя нарисую: вот так, пальцами… Сначала скулу, потом бровь… Теперь ухо с приросшей мочкой жестокого убийцы.

– Почему убийцы?

– Не знаю… Так говорят: у кого приросшие мочки, тот способен на ужасные поступки.

Она тоже думала о завтрашнем дне, понимала, что так надо, но неосознанно обвиняла Клима в решимости поехать в Петроград и довести задуманное до конца. В решимости покинуть её, пусть даже на время.

Клим проклинал свою беспечность: он должен был ещё осенью выкрасть Нину, увезти, спасти от всего этого…

Он пытался отвлечь её:

– Нарисуй-ка мне большие мышцы, а то на советском пайке я скоро совсем отощаю.

– Не буду. Мужчина должен быть атлетически мускулист, но поджар. Порода подразумевает изящество.

* * *

Дикость какая – вышвырнуть себя из этого поблёскивающего рая в гудящую от храпа вонючую теплушку! Нужно было остаться, пропасть, погибнуть, но всё-таки вместе.

Колеса всё стучали и стучали: так-на-до, так-на-до, так-на-до…

Глава 6. Революционный Петроград

1

Клим и Антон Эмильевич прибыли в Петроград через неделю. Поезд то и дело останавливался, никто не понимал, в чём дело, и только потом выяснилось, что из города эшелонами уезжают беженцы. Выполняя обещание, данное дезертирам, большевики распустили армию и предложили Германии мир без аннексий и контрибуций, но в Берлине их подняли на смех, и теперь немцы беспрепятственно двигались на Петроград.

На Николаевском вокзале толпа осаждала кассы, громыхали сапогами красногвардейцы, а где-то вдалеке уже гремели выстрелы.

– Немцы идут… немцы… – слышалось со всех сторон.

На Лиговской улице насколько хватало глаз стояли гружёные возы: из-под брезента торчали канцелярские столы и древки свёрнутых знамён. Ломовики орали друг на друга, щёлкали кнуты, ржали лошади. На возах сидели укутанные в платки женщины и дети.

Антон Эмильевич перевёл изумлённый взгляд на Клима.

– Это что за исход народов?

– Правительство в Москву перебирается, – хмыкнул стоявший неподалёку господин в котелке. – Вместе с семьями, челядью и наложницами.

На взволнованную любопытную толпу надвинулись кавалеристы.

– Рас-сой-тис! Прочь! Прочь! – кричали они с явным иностранным акцентом.

– Латыши… – передёрнул плечами господин в котелке.

– Что они тут делают? – спросил Клим.

– Правителей охраняют. Это дезертиры, как и все прочие, только русские-то по деревням отправились – делить барскую землю, а латыши домой поехать не могут – Курляндия и Лифляндия уже оккупированы. Вот они и служат Советам за паёк. Говорят, лучше наёмников не придумаешь: они ни бельмеса по-русски не понимают, и им даже взятку не сунешь.

Антон Эмильевич, хорошо знавший Петроград, объяснил Климу, как добраться до аргентинского посольства:

– С Невского свернёшь на Литейный проспект, а там спросишь, где Пантелеймоновская церковь. Посол живёт напротив. А я сейчас в Смольный – выбивать разрешение на выезд. Вечером встретимся у Хитрука. Ты запомнил его адрес?

Клим кивнул. Хитрук был старым приятелем Антона Эмильевича и, по его словам, должен был пустить их переночевать.

2

Клим торопливо шёл по улице, оглядывая роскошные здания, которые, как плесенью, заросли рукописными объявлениями. Большевики ввели государственную монополию на рекламу, и теперь все «Куплю» или «Продаётся» расползлись по стенам и фонарным столбам.

Мимо спешили озябшие, сутулые человеческие фигуры; половина витрин была разбита, окна походили на чёрные пещеры. Вместо вывески над кондитерским магазином алели огромные буквы, намалёванные краской: «Граждане, спасайте анархию!» Теперь даже анархию надо было спасать.

Клим быстро отыскал шестиэтажное здание посольства, которое охраняли польские солдаты в четырёхугольных фуражках и длинных плащах.

Его провели в приёмную, и вскоре к нему вышла черноголовая секретарша с русским пуховым платком на плечах.

– У нас холодно, да и электричество то и дело отключают, – пожаловалась она, показывая на оплывшие свечи на подоконниках и шкафах. – По ночам, по правде говоря, жутко: недавно итальянского посла ограбили – отобрали бумажник и шубу. Охраны у нас никакой: хорошо ещё, польских солдат прислали, но надежды на них маловато. Мировые державы не признали Советы, а в ответ большевики не признают за дипломатами никаких прав. Они даже грозятся арестовать всякого, кто будет восстанавливать против них иностранные правительства. Представляете?

Клим не ожидал, что у дипломатов так мало влияния.

– Я могу поговорить с господином послом? – спросил он.

Секретарша кивнула.

– Я сейчас доложу о вас.

В посольстве стояла мёртвая тишина, даже маятник настенных часов не двигался. Клим несколько раз прошёлся по приёмной и взял со столика «Правду» от 23 февраля 1918 года.