Аргентинец

Ничего не изменилось. Даже в кухонном окне тот же фикус, те же пыльные флаконы из-под духов, которые собирала Мариша, мамина прислуга. Тот же деревянный тротуар с выпадающей доской, та же рытвина на дороге – здесь то и дело рассыпались возы.

– Ну что, подавать чемоданы-то? – спросил извозчик.

Клим медленно кивнул:

– Подавай.

2.

Табличка на входе:

Доктор медицины

Саблин Варфоломей Иванович.

Хирургические операции и внутренние болезни

Клим хотел позвонить, но электрический звонок не работал. Он толкнул дверь, та распахнулась и чуть не ударила молоденькую горничную в темном платье.

– Здравствуйте, – проговорила она испуганно.

Он сунул ей в руки шляпу:

– Утро доброе. Я Клим Рогов, наследник.

Ее растерянность еще больше развеселила Клима.

– Беги, доложи хозяевам. И распорядись насчет чемоданов. Мариша все еще служит?

Горничная – кудрявая, темнобровая, большеглазая – смотрела на него как на восставшего из мертвых.

– Мариша в людской, – наконец выговорила она.

Клим прошел мимо нее по коридору. Новые обои в прихожей; голову лося убрали со стены, вместо нее повесили картину с березками. А людская была все той же – с закопчеными иконами в углу, тяжелыми посудными шкапами и колченогим столом, за которым горничные пили какао и обсуждали женихов по прозвищу Ни Рыба Ни Мясо – один служил приказчиком в магазине «Океан», а другой – в «Колбасе».

Мариша сидела у окна и перетирала хрустальные бокалы. На ней были все те же очки, все то же полосатое платье с накрахмаленным передником; надо лбом, как и прежде, курчавились букли, уложенные по моде славного 1896 года, когда в Нижнем Новгороде открыли Всероссийскую выставку и пустили трамвай.

В воздухе остро пахло сивухой.

– Раньше хрусталь спиртом протирали, а как ввели всеобщую трезвость, пришлось к самогону приспосабливаться, – сказала Мариша, не глядя на Клима. – Его армяне по ночам варят – три рубля бутылочка. Неслыханное нахальство!

Клим рассмеялся:

– Мариша, ты меня не узнаешь?

Она испуганно посмотрела на него:

– А вы кто будете? Из милиции? Я про армян просто так сказала – это тетки на базаре болтают…

Мариша не сразу поверила, когда Клим назвал себя. Она приблизилась к нему, шаркая туфлями со стоптанными задниками.

– Погоди, так ты беленький был, а сейчас чернущий, как бедуин!

Клим укоризненно покачал головой:

– Беленьким я был в три года. Помнишь, мы с тобой объявления о найме прислуги по газетам искали – ты все уйти от нас хотела. Я по этим объявлениям читать выучился.

Наконец Мариша поверила:

– Ах ты, собачий позумент! Сбежал! Мы с ног сбились – в мертвецкую ходили утопленников опознавать. Да тебя выпороть мало!

Она сняла очки и заплакала. Клим обнял ее:

– Ладно, не реви… Я тебе подарок привез.

Он повел ее наверх в мезонин, куда дворник уже отнес чемоданы. Там когда-то была комната Клима.

И в ней все было по-прежнему – письменный стол, полки с книгами. Только в угол поставили железный сейф из отцовского кабинета.

Клим достал из чемодана красный полушалок. Мариша пощупала ткань:

– Из чего сделано?

– Из шерсти альпаки. Это зверь вроде верблюда.

Мариша всплеснула руками:

– Ну, это мне на смерть – в гроб лягу королевишной.

Она любила, чтобы у нее все было самое лучшее, и потому даже чулки штопала специальной американской машинкой.

Пока Мариша примеряла обнову, Клим подошел к окну и выглянул наружу. Молоденькая горничная выскочила из дому и торопливо побежала по улице. Девушка чрезвычайно ему понравилась: что-то восточно-русское, легкое, не красота, а девчоночья нежность.

– Давно она у вас служит? – спросил Клим Маришу.

– Кто?

– Ну вот эта горничная, что тут была, – в черной форме.

Мариша так и села:

– Бог с тобой! Это графиня Одинцова – она в гости к нам пришла. А платье черное, потому что Нина Васильевна в трауре.

Клим не знал, что и делать: догонять графиню и молить о прощении?

– А я ей велел чемоданами заняться…

– Ну тебе попадет от барыни… – проговорила Мариша и вдруг хлопнула себя по лбу: – Да ведь ты же ничего не знаешь! Кузина твоя, Любовь Антоновна, вышла за Саблина и сюда из Москвы переехала. Папенька им полдома сдал. А графиня Одинцова – ее лучшая подруга.

На лестнице послышались торопливые шаги, и в комнату влетела хрупкая женщина с белым, гладким, точно фарфоровым личиком. Выпуклый лоб, коротенькие брови и яркие карие глазищи – странные при такой бледности и цыплячьих, пушистых волосах.

– Здравствуй… те…

– Любочка, ты?!

3.

Клим никак не ожидал найти кузину в Нижнем Новгороде. В голове не укладывалось, что девочка, которая постоянно жаловалась на него: «Он меня Одуванчиком дразнит!», превратилась в элегантную маленькую даму с обручальным кольцом на руке.

– Ты получила мою открытку? А что не ответила?

Любочка смотрела на него сияющими глазами:

– Да я тебя возненавидела, когда ты сбежал! Я была влюблена в тебя до полусмерти. Помнишь, ты обещал взять меня с собой?

– Нет, – улыбнулся Клим.