Арестант

Сели в кухне, беспорядок в которой служил доказательством двухдневного запоя ее хозяина. Андрей распахнул форточку, в квартиру ворвался свежий утренний воздух. Минут пять поговорили на общие темы. К главному, ради чего Никита и примчался такую рань, переходить не хотелось. Наконец, отодвинув в сторону чашку с недопитым кофе, подполковник сказал:

— Ты в курсе, что Палыча освободили?

— Первое, что я узнал, когда прилетел в Питер, была как раз эта замечательная новость. Ты, Никита, только за тем и приехал в семь утра, чтобы это мне сообщить?

— Нет, не только…

— Валяй, подполковник, добивай похмельного журналюгу до конца.

Никита невесело усмехнулся и сказал:

— Я приехал поговорить о твоей безопасности.

— О-о-о, серьезная тема! Боишься, что я стану десятым?

— Почему десятым? — удивился Кудасов.

— Я имею в виду девять трупиков в «Девяткино». Они же за Палычем проходят?

— Тогда уж двадцать четвертым, Андрей Викторович, — сказал подполковник с мрачной иронией.

Эти слова дались ему нелегко. Теперь пришла очередь удивиться Обнорскому.

— Почему двадцать четвертым? — спросил он.

— Потому что после расстрела в «Девяткино» люди Антибиотика забросали гранатами ресторан Колобка на улице Савушкина… Десять трупов, Андрюха.

— Это Ган бус?

— Точно, Ган бус… А потом, или одновременно с этим…

— Стоп, — поднял руку Обнорский. — Стоп, Никита. В Кричи-не-кричи убили шестерых. Бейсбольными битами и ножами. Так?

Никита смотрел на Андрея с удивлением. Информацию о расправе в Кричи-не-кричи в средства массовой информации еще не давали. Это точно. Утечки, конечно, не исключены. Более того — они несомненно имеют место. Но откуда эта информация могла поступить к Андрею? Он два дня был в крутом вираже (подполковник бросил взгляд на четыре пустых бутылки) и не мог знать о событиях на Савушкина. И вдруг…

— Четверых, — сказал подполковник. — А откуда ты, собственно…

Обнорский откинулся к стене и прикрыл глаза. Подкатывала тошнота.

— Нет, Никита Никитич, убитых было шестеро. Два тела нападавшие увезли с собой, — сказал Андрей после долгой паузы.

— Откуда тебе это известно? — требовательно спросил Кудасов.

— Я тебе потом объясню, — тихо ответил Обнорский. Он был бледен, сигарета в сильных пальцах слегка дрожала. Щетина на бледном лице казалась особенно черной, глаза ввалились.

— Нет, Андрей, сейчас. Ты, видно, не понимаешь, насколько это важно.

— Извини, Никита… но сейчас я просто не смогу объяснить. Есть некоторые нюансы.

— Послушай внимательно, Андрей, — спокойно начал подполковник. — Я понимаю, что у тебя есть свои источники. И не требую, чтобы ты мне их выдал. Но ситуация слишком серьезна. Мы пытаемся ухватить любую зацепку. Поэтому мне необходимо знать факты…

— Видишь ли, Никита, — снова перебил Обнорский, но подполковник характером обладал твердым. Прерывать себя не давал даже генералам. Точно так же, как Андрей полминуты назад, он вскинул руку и с напором сказал:

— Стоп! Во-первых: информацию о Кричи-не-кричи в СМИ мы пока еще не давали. Знает об этом довольно-таки узкий круг людей. Человек двадцать… ну, тридцать. Уже достаточно много, чтобы потекло… согласен. Но вот о том, что трупов было больше, чем мы обнаружили на месте, знают всего несколько человек. Даже я узнал об этом только вчера. Около полуночи мне позвонил эксперт и сказал, что кровь на ноже одного из погибших бойцов Колобка не принадлежит никому из четырех покойников. Поэтому можно предполагать, что как минимум один из нападавших был ранен или убит. Резюмирую: ты владеешь информацией, сообщить которую тебе никто не мог. Что я должен об этом думать? А, Андрюха?

Обнорский закурил, потер лоб. Он не знал, как объяснить Никите свои знания. Ход мысли подполковника был ясен: кроме самого Никиты и эксперта (ну, допустим, еще двух-трех человек), о точном количестве жертв знали только убийцы… Так откуда же я-то знаю? Знаю, и все… Андрей вспомнил, как вечером, шестого, когда он в одиночестве пил водку, вдруг почувствовал: дождь… свет фар. Ненависть!… И жажда убийства! Шорох мокрой темной листы… Гортанный голос. Жажда убийства… хруст костей. Страх… чье-то лицо с желтоватыми белками… рев автомобильного движка… Чудовищная боль… смертельно раненный человек с ножом в руке ползет по мокрой траве, оставляя за собой кровавый след. Темнота.

Обнорский содрогнулся.

Но как объяснить все это Никите? Кудасов сидел напротив, смотрел спокойно и требовательно. Андрей вздохнул, улыбнулся криво и сказал:

— Никита, это не то, что ты думаешь… Понимаешь, после ранения со мной стали иногда происходить странные вещи. В это трудно поверить, но… но временами у меня бывают прозрения. Или что-то в этом роде.

— Как-как? — удивленно спросил Кудасов.

— Понимаешь, — Андрей замялся, — иногда я как бы вижу или ощущаю события, которые могут произойти в будущем. Или наоборот — происходили в прошлом. Или те, которые происходят в настоящее время, но в другом месте. Там, где меня нет. Понимаешь?