Арестант

— Да уж, Андрей, несколько — чуть-чуть! — странновато.

— Погоди, Никита, не перебивай… — Андрей торопился. Он отлично видел недоверие в глазах Кудасова. — Конкретной информации у меня нет. Но… но я точно знаю: тебя заказали. Уже прилетел киллер.

— Откуда он прилетел? Из Африки? С Марса?

— Не знаю… из другого города. Я его не вижу. Профессионал, снайпер. Умен, холоден… он не промахнется.

Внешне Кудасов выглядел спокойным, но на душе у него было паскудно. Он ни на секунду не сомневался, что Андрей болен. Болезнь, вероятно, вызвана тяжелой черепно-мозговой травмой, которую тот получил в конце мая. Кудасов выглядел спокойным, но внутри у него закипала ненависть к этим подонкам, искалечившим умного, талантливого человека. Ко всем этим Антибиотикам, Бабуинам и их подручным. Ко всей этой нечисти, готовой убить или искалечить любого ради своей сытой скотской жизни… Много лет Никита Кудасов отдал борьбе с ними. И никогда еще он не ощущал себя таким беспомощным.

— Ладно, Андрюха, — сказал подполковник. — Разберемся. Ты в голову не бери. Я ведь тоже не пацан — убить меня не так-то легко. А сейчас извини — побегу. Работы невпроворот, сам понимаешь. Завтра мы поговорим на эту тему подробней. Лады?

Подполковник Кудасов не знал, что завтра никакого разговора уже не будет.

Топтун, сопровождавший Андрея, когда-то работал в системе ГУВД. Подполковника Кудасова он знал в лицо. После встречи Андрея и Никиты он доложил своему руководству об этом контакте. Спустя еще два часа Николай Иванович Наумов сообщил об этом Антибиотику. Палыч обеспокоился и приказал активизировать операцию.

Вечером человек, обеспечивающий связь с Шурупом, передал: все готово. Завтра Директор перестанет быть опасным.

Обнорский страшно злился на себя. Чего он добился встречей с Кудасовым? Никита наверняка подумал о нем: шизофреник. Или параноик. Короче, псих. Что ж, пожалуй, он бы и сам так подумал, заявись в редакцию какой-нибудь тип с заявлением: у меня предчувствие, что вас хотят убить. Тем более что прецеденты были — по газетам много психов шатается. А в последние годы число их вообще многократно выросло.

Обнорский злился, понимая свою ошибку с Кудасовым. Он сидел в редакции и прикидывал, что же можно сделать, чтобы обезопасить Никиту. В конце концов он принял единственно правильное, как ему показалось, решение и сделал два анонимных звонка. Первый — в УСБ, второй — страховочный — в ФСК. Две организации, решил он, надежнее…

И в милицию, и в госбезопасность он, не называя себя, сообщал, что ему известно о готовящемся убийстве подполковника РУОП Кудасова.

В принципе Обнорский поступил правильно. Обе организации очень серьезны и информацию такого рода обязательно будут проверять. Тщательно и толково… Он поступил правильно, но не учел одного: и УСБ, и ФСК в первую очередь связались с Никитой. Кудасов спокойно объяснил, что сигналы исходят от психически больного человека, которого он лично знает. Который его уже неоднократно доставал. Так что причин для беспокойства нет.

— Вы убеждены, Никита Никитич? — спросили у подполковника сотрудники обеих спецслужб. Возглавляемый Кудасовым пятнадцатый отдел РУОП занимался очень серьезной темой — разработкой преступных авторитетов, лидеров ОПГ. Многих сумели приземлить. Так что полностью исключить попытку теракта против Кудасова было нельзя. — Мы можем принять меры, выделить охрану.

— Абсолютно убежден, — ответил подполковник. — Ничего не нужно.

— Понятно. А не может ли быть источником угрозы сам звонивший?

— Нет. Он безобиден. За это я ручаюсь.

— Ну что ж, хорошо.

На этом тему закрыли. До выстрела осталось тринадцать часов.

Меньше суток провел в камере Смольнинского РУВД Владимир Батонов. Меньше суток… Но и этого ему хватило за глаза. Слабоват оказался журналист, жидковат. Когда поздним вечером в мрачное помещение камеры вошел майор Чайковский, Батон был уже готов на все. Лишь бы вырваться отсюда.

Ему хотелось курить, ему хотелось жрать, ему хотелось в душ. Все эти радости остались в другой жизни. Вернется ли он в ту, другую жизнь — зависело от Чайковского. Это Батонов уже усвоил.

Выбритый, в белоснежной сорочке и при галстуке, в хорошем костюме явился перед ним Виктор Чайковский. А у Вовы галстук отобрали. И штаны ему приходилось поддерживать руками, потому что ремень отобрали тоже. И часов у него не было…

— Ну, как настроение, Владимир Николаевич? — весело спросил майор.

— Какое же тут настроение, Виктор Федорович? — Батонов пожал плечами.

— Э-э… да вы, молодой человек, счастья своего не понимаете. Вот когда вас в Кресты переведут — тогда поймете. Там в камерах по пятнадцать человек сидят. Атмосфера, доложу я вам… Так что наслаждайтесь комфортом, пока вы еще здесь. А уж как переведут в Кресты…

— Виктор Федорыч! — почти крикнул Батонов. — Виктор Федорыч, я вас умоляю: не надо в Кресты! Скажите, что нужно сделать?

— Как что, голубчик? Вы меня удивляете… Чайковский брезгливо осмотрел краешек лежака и садиться не стал. Достал из кармана пачку «Мальборо». Закурил. Но Батонову предлагать не стал, а сам Вова попросить постеснялся.