Телепровод был новый, меднотрубный. Мазай попросил соединить с храмом домашнего очага, дождался ответа брата-оператора, дождался, пока трубку предадут Лаське, потом рассказывал, что по работе задержится, может, до завтра, может, чуть дольше, да все в порядке, так, застряли в пути. Рядовой при этом хмыкнул и ушел обратно по коридору мимо пустого зарешеченного загончика для задержанных, в застекленный зал у входа. Мазай проводил его взглядом, слушая мягкий голос Ляськи, и конечно, не стал говорить ей ничего, о том, что провалил задание, что не будет серебряных слитков в форме бычьей головы на чаше медицинских весов. Ничто не остановит чашу с их сыном от звонкого удара об медный стол. И значит, не будет в городе нового человека – будет еще одно жертвоприношение первенца на алтаре домашнего очага города Ушмаля. Он, конечно, ничего не стал говорить. У него есть еще время до родов. Но совсем мало. Со дня на день.
Со дня на день.
Мазай слушал голос Ляськи и ни о чем не думал. Было видно, что к заставе подъехал еще квадратный грузовик, встал за их фурой. Даже не грузовик – а целый броневик, вроде тех, что патрулируют Дельту. Из грузовика на дорогу выбрался служилый, одетый с ног до головы в анатомические доспехи. Подошел к старшому, перекинулся с ним парой слов, покачал головой в шлеме, отошел – пар дыхания вырывался из под дырчатого забрала. Потом вдруг развернулся, одним движением, выдернул из длинной кобуры на бедре тяжелый жаломёт и снес старшому голову одним выстрелом. Снес голову начисто – вместе со шлемом.
– Пока, родная. Меня зовут, – успел сказать Мазай, прежде чем очередь из бортового дискобола броневика разнесла вдребезги окно заставы и изрыла стену у него над головой.
– Я тебя жду, рыжий, – услышал пригнувшийся Мазай, прежде чем повесил трубку.
Стальные сдавленные в диски спирали свистели, разрывая воздух, с хрустом рикошетя от кирпичных стен и рассыпаясь в брызгах осколков. Снаружи ругался водитель, хрипел рядовой, разорванный ударом изнутри развернувшейся в пробитой грудной клетке спирали, поднялась выбитая из стен пыль, Мазай щурился, стараясь что-то разглядеть, и уже собрался сделать рывок к циклоцепу, что валялся рядом с затихающим рядовым, как обстрел прекратился.
Стало очень тихо – только, что-то осыпалось снаружи, и свистел пар, выходя из пробитой системы, покосившейся под обстрелом фуры.
Уцелевшая под потолком газовая лампа перестала болтаться, и замерли метавшиеся из угла в угол тени.
Мазай услышал в темноте шаги. Кто-то вошел снаружи в разгромленную заставу. Мазай замер у стены, стараясь не дышать громко.
Раненый водитель лежал на полу в луже крови, и еще тихо, едва заметно, шевелился. Служилый в анатомических доспехах со знаком медного аспида, хватающего себя за хвост на кирасе, приблизился к водителю, наклонился рассматривая того кто там лежит, потом распрямился и пальнул жалом в водителя, тяжелые брызги подняло до потолка.
Мазай не стал ждать неизбежного. Рванул мимо перезаряжающего жаломет служилого, выбросился в окно, выкатившись прямо под спущенные колеса своей изрешеченной фуры. Вскочил, и тут же свалился сбитый с ног, взорвавшимся об борт фары спиральным диском – осколки спирали хлестанули по рукам, которыми он закрыл лицо.
Он еще успел увидеть, как наклоняется над ним тот служилый, – с дырчатой маской вместо лица, как поднимает жаломёт, направляя прямо в глаза Мазаю. Он даже разглядел крестообразный выход ствола, как вдруг, проснувшаяся от шума снаружи Красотка выбила дверь фуры, а клетка ее вообще и не могла остановить, – так, тара для погрузки – и в прыжке просто смахнула руку служилого вместе с жаломётом, как не было.
В темноте загрохотал бортовой дискобол броневика, потом там скрипела отдираемая с мясом от грузовика дверь, и один за другим замолкали вопли поедаемых заживо.
***
Мазай очнулся от того, что кто-то облизывал ему лицо жестким, липким языком, с отдаленным запахом красной рыбы.
– Да уйди ты от меня, – простонал Мазай, отталкивая морду Красотки от своего лица. – Вот пристала…
Потом все вспомнил и сел на плитках дороги. Все вокруг было именно таким ужасным, как он запомнил. Только добавилась еще кровища, что натекла под распотрошенным броневиком.
Ну да… Степной ящер – это вам не сайгаков по загону гонять. Это тварюшка серьезная, в ваших местах малознакомая…
Довольная, сытая Красотка пихнула Мазая плоской головой, едва не свалив с ног.
– Да ну тебя, – вяло отбивался Мазай. – Обожралась, да? Нехорошо.
Красотка громко икнула, быстренько отбежала к краю дороги, где ее благополучно и стошнило склизким комом слепленным из обломков костей одежды и амуниции.
Мазай посмотрел, как Красотка блюет, и тяжело вздохнул:
– Что, плохо тебе?
Отходняк, от дурмана то, н-да. А еще у нее скоро сушняк начнется…
Мазай поднялся на ноги, огляделся; избитые руки болели, но терпеть было можно, щитки погонщика – от кисти до локтя – спасли кости.
Ну? И что теперь? Фура издырявлена, водитель убит. Куда дальше?