Ардагаст и его враги

   Росы и ятвяги шли на север до Преголы, затем, ее правым берегом - на запад. После Ручанской битвы на их сторону встали надравы, жившие севернее ятвягов, а князь надравов Склодо с дружиной присоединился к походу. Побраво, князь самбов и главный охранитель Янтарного Дома, известил, что готов защитить святыню вместе с воинами Солнца и ждет их в своем стольном городке Драугаскалнисе - Дружном. И вот союзная рать расположилась на отдых у озера возле окраинного самбийского городка. Все. Последний мирный вечер перед грозной битвой. Все уже знали, что ополчение натангов и их западных соседей вармов идет по зову Аллепсиса разорять дом Лады вместе с прочей разбойной ратью, собранной Медведичами. Знали и то, что лютичи обещали помочь своей ладейной ратью против готских драккаров, уже готовых к походу.

   Но и в этот вечер собирались сплясать, повеселиться, выгнать русалок из пущи в поля гостеприимных самбов. Дадут боги - не вытопчет враг этих хлебов, не сожжет, и будут еще хозяева праздновать богатые обжинки и поминать тех, кто и перед славной гибелью позаботился о святом хлебе - божьих воинов с Днепра. А пока что дружинники ужинали у костров и вели разговоры о том, что вскоре предстояло. Особенно же - о берсерках, страшных и загадочных воинах-зверях. Оборотни-нуры были всем привычны: люди как люди, только лес знают лучше любого лесовика. А нравом мирные, как и все венеды. И в волчьем обличье чужого теленка, курицы зря не утащат, не то что там взять и человека загрызть. А эти - не поймешь: люди, звери или бесы.

  -- Берсерк даже в человечьем обличье лют и силен, как медведь. Куда там Медведичам да их разбойникам в крашеных шкурах... И, говорят, никакое оружие их не берет, разве только заговоренное.

  -- Литвины рассказывали: страшная сеча была с готами, и только двенадцать берсерков Бериговых вышли из боя без единой царапины. Потому и не носят они никаких доспехов, а щиты бросают, а то и мечи. И бьются дубьем или голыми руками, пока вовсе медведями не оборотятся.

  -- Да нет, можно берсерка ранить даже и смертельно. Только он раны все равно не почует до самого конца битвы, и не ослабеет.

  -- Так надо бить его не железом, а дубиной, или камнем, или еще чем таким, чего воин в руки не берет

  -- Говорят еще, бес в нем. проклятом, сидит и велит боя искать или хоть драки, да не как на Масленицу, а насмерть.

  -- Эх, да никто толком не знает! Ардагаст, и тот с берсерками дела не имел. А Сигвульф только мальцом издалека видел.

   К костру подошел неслышным волчьим шагом Лютомир. Лютичу тут же уступили место, поднесли крынку пива и пирог с гусятиной. Оборотень усмехнулся в вислые усы, понимающе кивнул, и, прихлебывая пиво, не спеша заговорил:

  -- Мы, вильцы, с берсерками всю жизнь воюем. Страшен берсерк с виду: ревет, губы в пене, щит грызет... В этом и сила его - в твоем страхе! Испугаешься - тогда оружие и впрямь не поможет: забудешь, как рубиться. А что его ранить нельзя - врут с перепугу же. Не голый он бьется - в медвежьей шкуре, а ее не всяким ударом прорубишь.

  -- Так ведь литвины говорили: бьешь берсерка мечом или копьем в голую грудь, а он будто в кольчуге невидимой.

  -- Та кольчуга - его мышцы. Умеет он их так напрячь.

  -- Ух ты! А вы, серые воины, умеете? - спросил молодой полянин.

  -- Нет. У нас, волков, другое: напасть, отскочить, извернуться. Все быстро, легко, ловко. А не грудью напролом.

  -- А как делаются берсерками? Неужели нет среди венедов настоящих воинов-медведей? И выучиться не у кого? Я не про Шумилу с Бурмилой, понятно, - глаза полянина так и горели любопытством.

   Лютомир обвел внимательным взглядом сгрудившихся вокруг костра дружинников и твердо сказал:

  -- А от этого пусть хранят вас все светлые боги. Колдун вселяет в человека душу убитого медведя. Или человеческую душу калечит чарами. Вот и получается урод: ни человек, ни медведь, а хуже их обоих. Из берсерка медведь так и рвется, и добро бы только в бою. И не простой медведь, а злой, разъяренный.

  -- И верно. Медведь, он добрый, если его не разозлить. Опять же - священный зверь Перунов, - сказал кто-то.

  -- В этом бешенстве - и сила, и слабость берсерка, - продолжил Лютомир. - Даже зверь не может без конца беситься. После боя нападает на берсерка "берсеркское бессилие". Вот тогда его можно голыми руками взять. Может и сам умереть от слабости. Это мы, волки, устали не знаем. А "невидимая кольчуга"... Она хороша против плохой стали. Такие, видно, кузнецы у ваших литвинов.

   Каллиник, тихо слушавший все это, подумал: "Готы, венеды, росы... Все они для нас - варвары, двуногие звери. Почему же одни из них выращивают в себе зверство, а другие гнушаются его?" А вслух сказал:

  -- Вы, волколаки, тоже воины-звери, но не беснуетесь, как берсерки. Как же вам удается так повелевать зверем в себе?

  -- А это смотря для чего он, зверь, тебе нужен. И не только тебе, - сказал Волх, так же незаметно, по-волчьи, подошедший к костру. Ему тут же дали место у огня, угостили самбийским яблочным медом, и волчий князь заговорил: