Арбитр

Рванув Лазарь на себя, я толкнул дверь, отбрасывая тело и оказался внутри.

Глаза убитого уже стекленели. Остриё отыскало его сердце, прорубив себе дорогу сквозь все преграды и клетку из костей.

Граната на поясе почти призывно дзинькнула мне. Пригодится в хозяйстве. Сколько там до взрыва? Три секунды? Пять? Горе-сапёр.

Обстановка, как и на КПП, была почти спартанская. Недоофис с компьютером и, внезапно, холодильником. На противоположной стороне очередная закрытая дверь. Ближайшие люди сидят на расстоянии дюжины метров от меня. Не просто сидят, развалились явно на диване. Вижу, как одна из изумрудных фигур дёргается, нет, танцует перед зрителями. Вздрагивает. От крика? Приближается к одному из людей и медленно, через силу, садится перед ним на колени.

Скрипнув зубами, я пронёсся сквозь комнату и распахнул дверь. Что-то вроде архива. Шкафы и канцелярские ящики с выдвижными лотками. Сейф в углу. Светильник с тусклой лампочкой.

Изумрудные контуры людей стали ближе. Они через стену. Тощая фигурка танцовщицы дёрнулась от пощёчины. Здоровый мужик схватил её за затылок и силой прижал к своему паху.

Приглушённое рычание вырвалась у меня изо рта. Непроизвольно. Автоматически. Ненавижу насильников и работорговцев. Я карал их в Ниаттисе везде, где встречал. Быть может, потому что подобные ублюдочные акты ассоциировались у меня с поведением не людей, а демонов. Те были слишком охочи до чужой свободы, боли и унижения.

Хотел повернуть дверную ручку, но буквально смял её, как горячий воск. Не рассчитал силу. Металл хрупнул и выскочил из створки. Толкнул её плечом, залетая в комнату.

За секунду ухватил картину. Пятеро бандитов облюбовали диваны. Шестой человек — одна из девушек-рабынь. Чуть почище других, шатенка с кровоподтёком на лице. На миг мне показалось, что это Леся, но нет, это не моя сестра.

Её голова ритмично двигалась, несмотря на слёзы, а поистине жирный мужик с татуировкой в форме креста на горле блаженно закатил глаза. Вокруг него четвёрка подпевал. Облизываются, перешучиваются. Ждут своей очереди.

Твари.

Они только начали разворачиваться в мою сторону, слишком медленно, будто застыли в смоле, а Лазарь уже затянул свою смертельную песню.

Взмах. Чужая голова улетает прочь. Взмах. Вскинутая рука с куском грудины падает на грязный линолеум. Взмах. Меч пластает особо шустрого ублюдка в поясе. Взмах. Кончик клинка вскрывает горло, запрокидывая назад башку на лоскутах кожи и рвущихся вен.

Им нечего противопоставить разогнанному эликсирами опытному бойцу, которого тренировали лучшие инструкторы Ниаттиса.

Девушка начинает кричать, отшатываясь.

Крест, а это он собственный персоной, удивлённо распахивает глаза. Перед его лицом проносится Лазарь, за секунду кастрируя эту мразь. Меч вонзается в пол, погружаясь на треть. Края лезвия глубоко распарывают чуть разведённые ноги лейтенанта.

Нос забивает тяжёлый смрад крови и мочи.

Вопит несчастная девушка. Верещит оскоплённый говнюк.

Прикосновение покаяния.

«Владимир Крестовский считал своё ремесло в чём-то похожей на работу анестезиолога. Как для того, чтобы выдержать болезненную операцию, требуется наркоз, так и для того, чтобы выдержать жестокую и мрачную реальность, требуется болеутоляющее. Для разума. Для души.

Он с радостью поставлял это «обезболивающее» всем, кто имел достаточно средств. А то, что пациенты порой неправильно рассчитывали дозу или слишком увлекались лекарством, это было не его дело. Если больной не слушает врача, никто же не станет обвинять того в халатности?

У всех людей есть своя функция. Его заключалась в том, чтобы скрашивать самые тяжёлые минуты, привнося в чужую жизнь капельку радости.

Разве это не благородное ремесло? Разве он не делает чужие страдания легче? Разве он не заслуживает всего, что ему хочется? Денег? Девушек? Почёта тупых обезьян с оружием?

Безусловно заслуживает».

За миг я вобрал в себя воспоминания Креста. Всю нужную мне информацию. Рывком выдернул клинок и крутанул его в стремительном горизонтальном взмахе.

— Это слишком милосердная участь для тебя, — слова выходят из моего рта скомканными, хриплыми.

Меня распирает от ненависти и омерзения.

Лазарь оставил после себя тончайшую алую полосу на животе бандита, а всего через удар сердца его кишки посыпались на пол сизыми змеями. Грузная туша опрокинулась на спину. Закатившиеся зрачки уставились в потолок.

Умер от болевого шока. Жаль.

Девушка, вжавшаяся в угол, потеряла сознание.

Мои руки подрагивали. Что-то сломалось во мне после победы над Драэгаматом. Что-то очень важное. Критичное. Я жил и делал всё ради этого мига, но он не принёс мне радости. Я потерял всех, кем дорожил, на том пути.

Вернувшись домой, снова кинулся в бой. Снова нашёл себе миссию. Спасти сестру. Наказать виновных. Всё, чтобы не думать. Не чувствовать. Не проживать те эмоции, что сжигали меня изнутри с того дня, как умерли Седония и Аларик.