Арбатская повесть

— Приходили они на «Марию» примерно в семь тридцать. Заканчивали работу в шестнадцать часов. Правда, были в этом смысле и исключения: экстренные и ночные работы.

— Как проверялись люди, допускаемые на корабль?

— Теперь можно сказать — плохо. Поименной проверки на берегу не велось. После прибытия людей на борт уточнялось лишь их число. Поименные же списки представлялись старшим из мастеровых каждой партии.

— Значит, при такой системе один человек или даже группа людей могла не только проникнуть на корабль под видом мастеровых, но и оставаться там столько, сколько им могло понадобиться?

— Выходит, что так…

Все происходящее начинало уже напоминать членам Комиссии бег на месте. Дело не только не становилось более ясным, но все более и более запутывалось.

Установить истину было невозможно: многие погибли. Другие все помнили лишь приблизительно. При существовавших на корабле порядках удивляться тут было нечему, и Комиссия, за неимением более точных данных, посовещавшись, вынуждена была записать в решении:

«…Показания мичмана Мечникова, на вахте которого съехали последние четыре мастеровых Путиловского завода, работавшие в бомбовом погребе 1-й башни, находится в противоречии с показаниями нескольких нижних чинов, которые утверждают, что в ночь с 6 на 7 октября после 10 часов вечера они видели двух мастеровых. Установить в точности справедливость этого показания или опровергнуть его не представляется возможным».

Клубок не распутывался. Нити, за которую можно было потянуть, не было.

16 октября Комиссия закончила свою работу. Председатель Комиссии Яковлев и старший член ее адмирал Маньковский поехали отдохнуть в Ялту. Крылов засел за следственное Заключение. 19 октября он уже представил его главному морскому прокурору сенатору генералу Матвеенко, включенному к тому времени в состав Комиссии. Матвеенко прочел Заключение и целиком его одобрил.

Петербург встретил их ледяным ветром с Невы и мокрым талым снегом.

Настроение у Крылова было под стать этой погоде. Особенно после доклада у министра.

Тот хмуро выслушал членов Комиссии. Перелистал папку, на обложке которой каллиграфическим почерком писаря было выведено: «Заключение Следственной комиссии по делу о гибели линейного корабля «Императрица Мария».

— Кто автор? — Министр постучал пальцем по столу.

— Крылов… Но после обсуждения принято Комиссией единогласно для дальнейшего направления…

— Что ж, оставьте…

Министр только старался казаться равнодушным. Как только члены Комиссии покинули его кабинет, он начал скрупулезно изучать Заключение.

В докладе подробно описывалось все, что произошло на «Императрице Марии».

Причины? Комиссия останавливалась на трех возникших у нее версиях:

«1. Самовозгорание пороха.

2. Небрежность в обращении с огнем или порохом.

3. Злой умысел».

Рассмотрев подробно первую версию, Комиссия пришла к выводу, что «обстоятельств, при которых известно, что может произойти самовозгорание пороха, не обнаружено». А потому «предположение о самовозгорании пороха является маловероятным».

По версии второй Комиссия высказывалась менее категорично, отмечая «некоторую допустимость предположения о возможности возникновения пожара от небрежности или грубой неосторожности».

Всем известная научная добросовестность Крылова заставила его сделать здесь следующую оговорку:

«Из всей прислуги, находившейся в первой башне, спасся тяжко обожженным лишь один человек, и, значит, высказанное допущение остается лишь маловероятным предположением, причем нельзя даже утверждать, был ли кто-либо в это время в крюйт-камере или нет».

Соображения по версии третьей были перечитаны министром три раза.