«Ха! – рассмеются нам в лицо и фээсбэшники, и эти мужики. – Сегодняшний визит – не что иное, как дознание, выяснение виновных в умышленной порче судового имущества». Вон она – «умышленная порча» – болтается в руках Сульдина. И это, между прочим, настоящий факт.
Нет, для истории с проводом нужен элегантный и безобидный финал. Такой финал, чтобы, понеся минимальные потери, стороны разошлись с миром и продолжили свою игру. Они – свою, а мы – свою.
– Вижу. Перекушен, – отворачиваюсь к темному открытому настежь окну.
Шмаль с Сульдиным по-прежнему наседают, зато старпом почувствовал перемену и, вперив в меня колкий взгляд, молча ждет.
– Ладно, мужики, каюсь – виноват, – сдаюсь на милость следователей-самоучек. – Надо было срочно смотаться к знакомой бабе, вот и… свалял дурака с дизелем.
– Чего?!
– Куда смотаться?!
– К какой бабе?.. – слышится нестройный хор голосов.
Моряки обескуражены и переглядываются.
– К этой, – показываю на портрет, что красуется в рамочке на письменном столе.
В каюте повисает напряженная тишина.
Скобцев подходит к столу, подхватывает здоровой ручищей хрупкий портрет и с минуту вертит его, осматривая со всех сторон. Звонкий хруст – на пол летят останки деревянной рамки. Все напряженно ждут…
И вдруг крохотный объем моей «кельи» заполняется нарастающими раскатами смеха. Скобцев смотрит на обратную сторону фотографии и громко хохочет.
– Чего там? – первым не выдерживает Ишкильдин.
– Ты чего, Боря? – вторит Шмаль.
Старпом передает фото, и второй помощник медленно читает вслух:
– Аркадию на память от Жанны. Здесь тебя всегда ждет теплое море и моя горячая любовь. Не забывай и приезжай почаще! Новороссийск, 2007 год…
К смеху Скобцева добавляется смех Ишкильдина и Сульдина. Боцман трясет животом, издавая сиплые звуки, скорее похожие не на смех, а на лай потерявшей голос собаки. И даже я, глядя на них, начинаю улыбаться.
– Значит, к бабе решил завернуть? – вытирает старпом глаза платком.
– Так уж вышло, Борис Петрович. Обещаю: больше не повторится.
– Надеюсь, – подходит он ближе и вдруг резко выкидывает вперед руку.
У моей шеи щелкает лезвие выкидного ножа. Смех разом стихает. Сижу ни жив ни мертв, ощущая кожей острую холодную сталь.
Скобцев неторопливо наклоняется, смотрит на меня в упор и повторяет, отчетливо проговаривая каждое слово:
– Надеюсь, что этот фортель был первым и последним. А иначе…
– Иначе ты случайно вывалишься за борт, – скороговоркой заканчивает Ишкильдин. И поясняет: – В штормящих нейтральных водах это иногда происходит. Верно, братцы?
Братцы ухмыляются, поддакивают. И один за другим выходят из каюты.
Я долго сижу на кровати, позабыв, что левая ладонь крепко сжимает пистолетную рукоятку. Легкий ветерок врывается в открытое окно и обдает лицо приятной ночной прохладой.
Очнувшись, подхожу к холодильнику, достаю водку и пью из горлышка как заправский алкаш: глоток, другой, третий… О закуске не вспоминаю. Не надо быть особенно прозорливым, чтобы понять, насколько близко я находился от полного разоблачения.
Подхватываю стул и собираюсь приладить его к двери. Тут же передумав, отбрасываю в сторону, беззвучно смеюсь: кого уж теперь-то опасаться? Капитан вряд ли снизойдет до визита. Даже если ему рассказали о моей проделке…
Глава пятая
Мухаммед Абди Хайер по кличке Большой Рот родился в середине шестидесятых годов прошлого века, когда в многострадальном Сомали наступила кратковременная передышка между войнами, голодными погромами, переворотами и прочими недоразумениями. С юных лет он не ладил с законом и не желал мириться с какой-либо властью. Справедливости ради следует напомнить, что власть и законы в стране менялись слишком быстро, а веры в светлое будущее у народа оставалось слишком мало.
Биография Хайера полна приключений и крутых зигзагов, отважных поступков и подлых предательств. Широко улыбаясь своим огромным, редкозубым ртом, он любил говаривать о себе так: «В нашем племени считалось, что если оба родителя хотят сына, а рождается дочка, то она становится грубой пацанкой. И наоборот, если хотят дочку, а на свет появляется сын, то он вырастает размазней и плаксой. Так вот, мои родители всегда хотели безжалостную бойцовскую собаку».
В начале семидесятых Хайер с шайкой таких же оборванных малолеток обчищал машины гуманитарной миссии ООН. В 77-м промышлял мародерством в прифронтовой зоне сомалийско-эфиопского вооруженного конфликта. В восьмидесятых воевал на стороне повстанцев, в 91-м участвовал в свержении президента Мохаммеда Сиада Барре. Ну а позже, когда страна окончательно погрузилась в хаос, Большой Рот основал первую в истории Сомали пиратскую банду. И, как ни странно, очень скоро отпраздновал первую победу – захват нефтеналивного японского танкера. За это судно ему удалось получить выкуп размером в четыреста тысяч долларов – баснословную для нищего сброда сумму.