Арахно. В коконе смерти

— Все равно взрывателей больше нет, — пожал плечами старшина.

— Взрыватели… — вытесанное из камня лицо дало трещину примерно посередине. Страшный Человек улыбался. От этого душераздирающего зрелища хотелось оказаться как можно дальше.

Залегли метрах в пятидесяти, за двумя поворотами — для пущей безопасности. Сержант отстегнул магазин своего «АК-74», вылущил пару патронов и засунул один себе в левое ухо, другой в правое. «Пижон!» — подумал Василий и попросту зажал уши ладонями.

Когда вслед за короткой очередью прогремел взрыв, Саркисов чуть собственноручно не проломил себе череп. Сержант со своими модными ушными затычками, впрочем, тоже оглох и первые пару минут мог только материться неприятно тонким голосом, причем так не изобретательно, что не оставалось сомнений, за что его выперли с филологического.

Когда вернулись к завалу и дождались, пока немного осядет пыль, Страшный Человек все еще улыбался. Может быть, просто не знал, как перестать.

У свежеобразованного прохода разыграли по третьему разу привычную пантомиму. Душматов предложил Василию лезть, тот в ответ с неохотой назвал сержанта товарищем и окинул оценивающим взглядом Человека-Гору. «Если эта махина пролезет…»

Махина пролезла.

— Так… теперь… — добравшись до места, отмеченного скачущим почерком как «Семикресток», Саркисов с полминуты крутил в руках листок-схему, пытаясь сориентироваться. В глазах рябило от количества открывшихся проходов.

— Да ладно, понятно куда… — Сержант снова раздул ноздри, едва не вывернув кнопку носа наизнанку, уже не симулируя ярость — принюхиваясь. — Опоздали мы. Дня два, три… Может, больше.

И уверенно двинулся в сторону Лежбища. Василий свернул и спрятал в карман бесполезную теперь схему, рукавом вытер вспотевший лоб. Он тоже чувствовал запах и радовался тому, что идет последним.

«Хорошо, что здесь нет мух. Хорошо, что здесь нет мух. Хорошо…» — повторял он в такт шагам, как речевку или оградительную молитву. Однако как ни замедлял шаг, пропустить самое интересное не удалось. Толпу из двух человек Саркисов приметил от поворота. Сержант светил себе под ноги и о чем-то бормотал неслышно. Страшный Человек по обыкновению просто стоял. Смотрел.

Василий подошел вплотную и осторожно выглянул из-за спин. Тут же отвернулся и зажал рот рукой.

«Господи… — подумал. — Харакири она себе, что ли, устраивала? И эти веревки кругом…»

Собственно, о том, что растерзанное тело это «она», а не «он», Василий знал исключительно со слов похожего на ходячий скелет Антона, нарушителя режима секретности. Заглянуть в лицо лежащей женщины у рядового не хватило выдержки. Да и зачем? Верно сказал сержант, опоздали мы.

Страшный Человек неожиданно нагнулся к ногам покойной, подобрал что-то с земли и спрятал в ладони. В свете фонарика блеснул только круглый жестяной край. Банка?! На что ему пустая банка, да еще без этикетки? Гигантский кулак разжался. Ах, вот что заинтересовало малютку Алкиса! Дна у жестянки не было в принципе, а края выгнулись наружу уродливыми рваными зубцами. То ли сама банка взорвалась изнутри, толи кто-то неслабый выдавил ее содержимое вместе с дном. Вот и задумался Человек-Гора, избороздил вершину буграми морщин: «А сумел бы я также?»

Странная баночка, согласился Василий. Зачем так изгаляться, когда есть под рукой хороший нож с замечательно заточенными… О, Господи! При воспоминаний о ноже его опять замутило. Желудок сдавило, как ту самую банку, того и гляди полезет наружу весь скудный солдатский завтрак: и водянистая пшенка с рыбьим хребтом, и кусочек хлеба с кубиком масла, и компот из абрикосовых косточек, и вареное яйцо, покрытое снаружи трещинами, а изнутри — синяками, и положенное по случаю субботы яблоко — крошечное, сморщенное. Словом, ничего такого, с чем было бы жаль расстаться. Но даже вытошнить по-человечески рядовому не дали.

Отвлекло мяуканье-тихое, слабое, прямо над ухом, из темноты. И очень неожиданное.

Саркисов резко выпрямился, забыв о желудке. Старшина подпрыгнул на месте и, будто защищаясь, выставил перед собой фонарь. Страшный Человек в момент сдернул автомат с плеча, настороженно повел стволом. Ничего.

Только пыльные веревки, висят, раскачиваются… Вот и рядом с телом женщины валялось несколько таких же, одна даже оплела руку с ножом, словно пыталась остановить. Откуда их столько?

Висят, раскачиваются, переплетаются. Собираются узлы и более сложные конструкции. Вон аккурат посередине между потолком и полом сколько всего наворочено. Сразу не разберешь, на что похоже, то ли чулок вязаный… то ли ласточкино гнездо… то ли…

Первым опомнился Василий.

— Мать! — рявкнул он, бросился вперед и отвел руку — не с автоматом, с фонариком. Потом, словно рычажок какой-то в мозгу переключился с одиночного на автоматический, выдал Василий целую очередь слов и выражений против устава и в обход субординации, лишь в конце добавив понятное: — Ослепнет же!

Душматов тоже залопотал что-то по-своему, но скис гораздо быстрее. Филолог!