Аракчеев: Свидетельства современников

Сухово-Кобылин, пробывши три дня в Грузине, пожелал перед отъездом проститься с графом, который принял его с своей обычной любезностью и прочел ему короткое наставление о его новых обязанностях. Молодой человек отвечал обещанием исполнять их добросовестно и сел в свою дорожную коляску, которая была вычищена и приведена в блестящее состояние, немало его удивившее; но ему объяснили, что грузинские слесаря и работники обязаны заботиться об экипажах приезжих.

Добравшись до Москвы, он принял команду над своей ротой и с этой минуты имел случай видеть иногда Аракчеева с его подчиненными и следить за возраставшим порядком, введенным им в русскую армию. <…>

При Аракчееве находился постоянно в услужении один из его крепостных, которого он звал, неизвестно почему, Синицей, и под другим именем никто его не знал[107]. Синица всегда стоял или сидел в дверях приемной и пользовался особенной доверенностью своего барина, который любил его и был очень снисходителен к его слабостям. Раз в Шклове, куда была созвана часть нашей армии, Синица обошел артиллеристов, праздравляя господ со своими собственными именинами и потчуя их кренделями и яблоками, за которые получал, разумеется, от кого пять, от кого десять рублей, и, забравши свои сокровища, напился мертвецки пьян. На другой день командиры явились к Аракчееву и увидали с удивлением вывешенный на двери лист бумаги, на котором было записано, сколько каждый из них дал накануне имениннику. Приняв рапорты, Аракчеев сказал им, смеясь: «Прошу вас, господа, быть другой раз не так щедрыми к Синице. Ему было, разумеется, очень весело вчера; но мне-то пришлось уж очень жутко; хотел поручить ему дело, а он лыка не вяжет. Когда он отрезвился, я велел ему записать, много ли он получил от каждого из вас: мне захотелось знать, насколько я кому обязан удовольствием, которым мы оба наслаждались вчера». <…>

И. П. Тарнава-Боричевский [108] Аракчеев и Шумский

В последние годы много было писано об Аракчееве и Шумском[109]. Писали люди, близко знавшие Аракчеева, но как будто недосказывали чего-то; однажды Настасья Федоровна Минкина названа даже Шумскою, как никогда не называлась, да и называться не могла, как увидим ниже. Неизвестно также, кто действительно был флигель-адъютант Шумский и по какой причине лишился этого почетного звания.

Я не знал лично ни Аракчеева, ни Шумского. Скажу об них то, что слышал от свидетелей самых достоверных. <…>

В 1839 году я поступил на службу к графу Клейнмихелю столоначальником в инспекторский департамент Военного министерства. Помощником моим оказался старичок Михаил Панфилович Ефимов, чином губернский секретарь. На вид ему было лет 70; но, по всем соображениям, столько быть не могло, иначе он родился бы около 1770 года и служил бы еще при Екатерине II, о чем он никогда не говорил; значит, его измяли и состарили не годы, а обстоятельства жизни. Ефимов едва ноги таскал, но приходил на службу ранее других; несмотря на старость, писал как чистописец; все дела своего стола, одного из труднейших, знал в совершенстве; по всем делам составлял бумаги вполне удовлетворительно.

Ознакомившись, я узнал следующее: Ефимов служил при лице Аракчеева в звании писаря, но, к несчастию его, был графским докладчиком. Прошу припомнить, что значил Аракчеев и что пред ним писарь. Несчастный писарь Ефимов, как докладчик, был при нем день и ночь, всегда на тычку, всегда в загоне, всегда в опасении розог, разжалованья, ссылки. В то же время молодой поручик Клейнмихель был адъютантом Аракчеева; страдал он в канцелярии вместе с Ефимовым и часто, заваленный письменною работою, которая всегда была на срок, засыпал там же. В таком случае Ефимов приносил ему свою подушку. Ниже увидим, что эти услуги были спасением Ефимова.

Однажды я спросил Ефимова: «Как это, Михаил Панфилович, вы, служа при лице Аракчеева, не были произведены в чин?»

— В чин? — ответил он. — При Аракчееве? Да об этом нельзя было и думать, нельзя было и во сне грезить. За десятилетнюю верную службу он разжаловал меня в солдаты без выслуги.