Для защиты от мелей и пиратов строились плавучие маяки. Путешественник XI века Насир-и Хусрау, описывая один из них, говорит, что такой маяк представляет «четыре больших бревна дерева садж (тик), соединенных наподобие стенобитной машины. Расположены они четырехугольником: основание у него широкое, а верх узкий. Высота его над водой – сорок гезов (30 метров). Сверху наложено черепицы и камней. Все это прикрыто досками наподобие крыши, а сверху поставлены четыре арки, где должен находиться сторож. Служит он для двух целей: во-первых, в этом месте (Персидский залив у впадения общего русла Тигра и Евфрата) есть движущиеся пески и море там неглубоко, так что, если туда зайдет большое судно, оно может сесть на мель. По ночам там зажигают светильник в стеклянном колпаке, чтобы ветер не мог задуть его, а люди видели издалека свет и остерегались, ибо в таком месте никто не может спастись. Во-вторых, он служит для определения стран света, а также для того чтобы предостерегать от пиратов, чтобы корабельщики, узнав об их близости, могли повернуть в сторону». Но, уйдя от одной опасности, мореходы подчас были настигаемы другой: корабли встречались с гигантскими хищными рыбами, которые вышибали корабельное днище. Их отпугивали звоном колоколов или барабанным боем. О таких рыбах рассказывает еще греческий писатель II века нашей эры Арриан, описывая плавание воинов Александра Македонского под командованием Неарха от устья Инда к Евфрату. Каким же громадным запасом знаний и хладнокровия должен был обладать кормчий средневекового судна! В средиземноморских флотах арабов для капитана существовали термины
Список европейских заимствований из арабского морского словаря дополняют такие распространенные слова, как португальское
Примеры, приведенные в этой главе, почти всегда неожиданные для неспециалиста и затрагивающие, по существу, все области морской жизни, подтверждают на данных языка выдающуюся роль арабов в истории мировой навигации, а с другой стороны, снова и снова возвращают к мысли о том, насколько эта роль оказалась позабытой на Западе. Значение этого перехода понятий и соответствующих терминов с Востока в Европу не умаляется от того, что в ряде случаев арабский морской словарь, еще с византийской поры, испытал обратное влияние росшей культуры европейского судоходства; ибо за этим переходом, если не сводить его к прихотливой игре звуков в словесных видоизменениях, видятся стойкие фигуры сынов Аравии, доплывавших на своих хрупких судах до рубежей известного тогда мира.
«Bom piloto mouro guzarate»[85]
По смерти моей грядет час некий и некие люди узнают стать для каждого из нас порознь.
Столетие за столетием показали, на какую давнюю традицию опирается искусство мореплавания у арабов, сколь широким был еще на заре новой эры географический размах арабских «хожений за море», до какой степени высок был технический уровень судовождения на кораблях, ведомых сынами знойных аравийских пустынь. Морская деятельность предстала как закономерное слагаемое арабской культуры, по-новому объясняющее ряд ее давно известных явлений. Важнейшие из литературных памятников этой деятельности, обнаруженные в XX столетии, хотя они и уступают количественно образцам традиционной документации, красноречиво свидетельствуют об односторонности понимания арабов как сухопутной нации, которое веками складывалось в европейской науке не без влияния положения Гегеля и Эдуарда Мейера о западной исключительности. Европе не следует забывать о том, сколь многим она обязана Азии и Африке, стоявшим у колыбели ее культуры; она должна в полной мере учитывать добываемые в россыпях забытых рукописей факты истории и языка, говорящие о крупном арабском вкладе в сокровищницу всемирной навигации.