Аптечное дело

Зиганшин достал из кармана брюк носовой платок и вытер лицо. Потом подошел к стулу и уселся верхом, стул заскрипел под его массой.

— Это ужасно, — вымолвил Зиганшин.

— Все это — чистая правда, и вы виновник происшедшего.

— Что вы хотите этим сказать?

Я перекинул ногу через ручку кресла и уселся поудобнее. Теперь я был уверен, что из номера меня никто не выбросит.

— У Верочки Табаковой вчера вечером была назначена встреча с вами. Помните, я спрашивал вас об этом. Вы заверили меня, что не назначали ей никакой встречи. Но девушка пошла на эту встречу. И вот по дороге к вашему дому ее пытались похитить. К счастью, я помешал бандитам. Совершенно очевидно, однако, что встреча была назначена ей для того, чтобы ее похитить. Ваше положение в связи с этим становится достаточно двусмысленным.

Зиганшин взвился так, будто его приложили горячим утюгом:

— Вы осмеливаетесь меня обвинять!..

— Я ни в чем вас не обвиняю, дражайший мой старец Симеон. Я говорю лишь то, что сразу же придет в голову любому тупоголовому менту. Особенно после того, как вы по-хамски отказались выслушать и отца-ученого, и его дочь.

— Я уже сказал вам, что есть установленная процедура, система…

— А есть еще и «Фармбиопром», который заинтересован в свертывании работ по выпуску нового инсулина.

Зиганшин подобрался.

— Молодой человек, — сказал он с достоинством. — Я никогда не делал секрета из своих взглядов на проблему инсулина. Если бы природе было угодно одарить нас синтетическим инсулином, она его создала бы. Но только Бог может создать дерево. Однако, — продолжал он выспренно, — на моей нынешней службе я не поддаюсь влиянию собственных взглядов. Моя жизнь — открытая книга. Я готов сопоставить свои жизненные принципы с принципами любого другого человека. Если кто-то захочет оскорбить меня, я не могу помешать ему. Но наглецу придется взять свои слова обратно, уверяю вас.

Закурив сигарету, я с восхищением разглядывал собеседника. «Что-то невероятное» — такое определение я совершенно спонтанно дал Зиганшину тогда, в гостинице «Москва», даже не зная, кто он и откуда, а лишь услышав пару фраз из разговора. Мне нечего было добавить к этому и сейчас.

— Симеон Валерьянович, вас можно выставлять в витрине на всеобщее обозрение как образец для подражания.

Сказав эти слова, я замер в ожидании. Я не спускал с него глаз во время всего разговора и был значительно более внимателен сегодня, чем во время нашей первой встречи, когда все мои расчеты были опрокинуты. Но я не заметил и следа неискренности. Полученные досье не врали — я знал, что они и не могли врать.

Я поочередно выплескивал на этого человека факты, информацию, оскорбления, имена, но не сдвинул его ни на йоту с позиции крайнего самоуважения. Лишь с этой позиции Зиганшин воспринимал любые факты. Никакой самый заядлый конспиратор не сумел бы сыграть так блестяще. Никакой профессиональный лицемер не достиг бы такого совершенства. Подобные шедевры можно было встретить в детективных романах, но не в реальной жизни… Но надо было возвращаться на землю, к крушению каких бы постулатов ни привело это возвращение.

— Симеон Валерьянович, — осторожно начал я, — мне жаль, я, вероятно, пошатну ваши основы. Но меня очень интересует, не является ли ваш имидж «открытой книги», лишь имиджем?

— Честность — лучшая политика, единственно возможная для меня политика, — продолжал говорить банальности Зиганшин. Но вдруг он обмяк и беспомощно взглянул на бутылку, стоявшую на столике. — Я как раз собирался выпить, когда вы вошли, — заметил он.

— Налейте и мне стакан, раз уж встали, — любезно попросил я. Я терпеливо наблюдал за тем, как Зиганшин разливает водку, и сидел не двигаясь, пока не получил свою стопку. Затем я продолжил, тщательно стараясь не нарушать хрупкую границу между прямотой и оскорблением:

— Давайте смотреть правде в лицо. Вы — честный человек. Но далеко не каждый в этом грешном мире такой же идеалист, как вы. Некоторым, я думаю, очень удобно вершить свои темные дела за спиной человека, чья жизнь — открытая книга.

— Мои сотрудники, — твердо сказал Зиганшин, — люди самых высоких нравственных качеств.

— Слава героям соцтруда! — провозгласил я, опустошая налитый мне стакан.

Зиганшин одним глотком выпил свой, поморщился и внимательно посмотрел на меня.

— Ваше воображение далеко вас заведет. Это ужасное совпадение… Ну, допустим, я принимаю вашу точку зрения — это была чья-то грязная игра…

— Позвольте тогда мне задать вам пару вопросов?

— Каких?

Я поставил стакан и затянулся сигаретой:

— Вы сказали вчера вечером, что Табаков — чудак. Откуда у вас такое мнение?

— Такая у меня была информация…

— Вы сказали, что его изобретение изучается.

— Да, оно было изучено.

— Кем?

— Я же объяснил вам — есть установленная процедура. Вы, вероятно, не знакомы с современной системой изучения деловых идей. Уверяю вас, лучшие умы…

— Я вас просто спросил: кто? Как зовут того человека, где вы его отрыли?

Зиганшин заморгал, потом потер свой квадратный подбородок.