Апсихе (сборник)

Ей не удавалось найти общность со своими родителями, даже по необходимости. Например, когда у ее матери возникали серьезные сложности, которые в глазах Апсихе были вовсе не сложности, а всего лишь касающаяся всех событий потребность шкуры считать что-то изнурительной неприятностью или яснейшей красотой. Материнские терзания Апсихе называла «американскими горками» и в ее мучениях винила недостаток самостоятельности, сдержанности, хладнокровия, способности преобразовывать слезы в смех, духовной силы, решительности, автономности и элементарного одиночества. Дочь пробовала утешать мать, но та отдавала предпочтение иным, нежели Апсихе, утешениям. Утешения Апсихе — она делала строгие выводы, насмехалась над ситуацией, уважительно и безмолвно выслушивала или строго призывала взять себя в руки — не очень сочетались с эмоциональным пустословием сочувствия. Часто после слов Апсихе мать чувствовала себя еще хуже. Потому что Апсихе никогда не скрывала своего презрения к тому, что считала слабостью. А жалость вообще была лишь изредка испытываемым чувством, которое она не тратила на людей.

Эти довольно холодные отношения Апсихе с окружающими — ни в коем случае не только отражение ее характера. Другими словами, холодность не была ее сущностным свойством — только одним из свойств, одним делением на шкале, которого ей хватало для общения с большинством людей. Потому что не видела в матери примера, к чему стремиться (только потому, что та женщина, которую называли ее матерью, не чувствовала к ней интереса).

По тем же причинам мало отличалось и отношение Апсихе к отцу, только палитра чувств была немного разнообразнее. Но она не могла забыть одного происшествия в детстве, когда она присела к подвыпившему отцу на край кровати, а тот, бурча во сне, гладил под одеждой ее живот.

Тех, кого Апсихе знала дольше всего, она особенно презирала за нефениксность, слабоволие, болтливость, пустословие, вкус к общим местам и категориям.

Таким образом, родители Апсихе, будучи сочетанием многого того, что она считала регрессивным, чего избегала, гнушалась и сторонилась, в то же время были и ее высокими учителями. Величайший учитель — это не только великан, что, встав на корточки, раскрывает руки и своими большими горячими объятиями согревает всю голову и грудь ученика, но и тот, кто будит жизненную необходимость упереть ногу в лоб учителя и изо всех сил оттолкнуться от него. А с великаном надо быть особенно осторожным, смотреть, чтобы не задушил или не надумал не отпустить из объятий. Потому что тогда полая шкура понемногу наполнилась бы теплом великана, а ведь она — еще далеко не вся никаковость, которой можно наполнить шкуру.

Ребенком и подростком Апсихе со своими двумя братьями и двумя сестрами играла в такую игру: надо было громко смеяться разным смехом. Проигрывал тот, кто больше не мог придумать, как еще смеются люди. Когда у человека одна нога — острый ум, а другая — светлое чувство юмора, шкура еще более пустая. И вообще, единственный приемлемый способ жить — вырастить себе глаза там, где их было бы слишком много, где было бы уже нехорошо. И идти в самые людные места такими шагами, которые были бы уже и не шаги, а, образно говоря, суфлировали бы множеству людей об их незавершенности. Например, о полой шкуре.

С самого детства мальчики, а потом и мужчины обходили Апсихе дальними кругами. Одни сразу, а другие подходили, смущались, не знали, как подобраться, и отступали — такой круг Апсихе казался еще дальше и горше. Думалось, что ее обходят стороной мужчины со слабым зрением: пока они рядом, видят ее на недосягаемом уровне небесного тела, но не могут разглядеть ту, что отерла бы пот со лба, когда они плыли бы на лодке по озеру. Они ценят ее красоту, но своими слабыми глазами видят не силу, а агрессию или даже угрозу. И сторонятся. Как опасности, вероятного бремени и испытаний, стоящих больших сил, нежели они готовы отдать в борьбе за покой.