Апшерон

- Проку немало. Если бы ты побольше читал, то уж наверное знал бы, что чревоугодие вредно отражается и на умственных способностях.

Джамиль громко рассмеялся и, поднявшись из-за стола, стал торопить Таира:

- Завтракай скорей да пойдем в трест. Хоть сегодня и выходной день, может быть найдем там кого-нибудь из начальства и поговорим о твоей работе. А потом погуляем по городу.

Взяв из тумбочки сапожную щетку, он направился в коридор, но Самандар остановил его:

- Да, Джамиль, чуть не забыл. Вчера я встретил в парке Лятифу. Красивая девушка, черт побери! Только была она не одна, а с каким-то инженером. Куда уж тебе, простому рабочему с мозолистыми руками, в измазанной мазутом одежде, тягаться с такими! Видать, она высоко метит!..

Неуместная шутка друга не понравилась Джамилю. Сразу насупившись, он решил еще раз уверить товарищей, что Лятифа ему совершенно безразлична.

- Послушай, Пузан! - резко оборвал он Самандара. - Какое мне дело до Лятифы? По мне пусть она гуляет, с кем ей нравится!.. А насчет того, что я простой рабочий - это ты зря... Во-первых, ничего унизительного в этом нет. А во-вторых, сегодня я рабочий, а лет через пять-шесть могу тоже стать инженером. Думаешь, это невозможно? Ведь мне и восемнадцати нет еще... Помолчав немного, он продолжал с еще большей горячностью: - Работа на промысле имеет одно серьезное преимущество: она не дает топтаться на месте, заставляет все время двигаться вперед. И хочешь ты этого или нет, а учиться, накоплять знания, идти вперед тебе придется! Это неизбежно!

Прислушиваясь к тому, что говорил Джамиль тихо и вместе с тем уверенно и страстно, Таир машинально жевал лепешки и радовался своему приезду в Баку, в этот удивительный город, где условия позволяют людям постоянно учиться и двигаться вперед. "Хорошо, что я приехал. Здесь тебе и работа и школа. А мне ведь только это и нужно. С одной семилеткой далеко не уйдешь", - думал Таир. Но вдруг у него мелькнуло подозрение: "А что, если Джамиль говорит все это нарочно, только для того, чтобы увлечь его, Таира, работой на промысле? Может быть, здесь столько работы, что об учебе и думать не придется?"

Словно угадав мысль Таира, Джамиль снова заговорил о мастере Рамазане:

- Вы еще плохо знаете нашего мастера. Он все время думает о своих учениках, делится с нами всеми своими знаниями. А ведь встречаются еще мастера, которые из зависти ничего не скажут ученику, ничему не научат его. Нет, наш мастер Рамазан не таков.

Первая мысль опять взяла у Таира верх. "Хорошо сделал, что приехал", решил он и поднялся из-за стола.

- Пойдем, Джамиль, - сказал он. - Может быть, и в самом деле застанем кого-нибудь в тресте?

- Застанем, застанем, - успокоил его Джамиль. - Новый-то управляющий уж обязательно будет у себя.

В это время раздался стук в дверь:

- Можно войти?

Вошли парень и девушка, поздоровались.

- Разрешите сесть?

Они и вошли, не услышав ответа, и сели, не дожидаясь разрешения.

Таир стоял неподвижно и глядел на них. Он предполагал, что это работники промыслов. Стройная, с длинными, почти до щиколоток косами, девушка шестнадцати-семнадцати лет, держа в руке книгу, застенчиво опустила глаза. А ее спутник, положив на стол папку, строго поглядывал то на Джамиля, то на Самандара, то на Таира. Он был острижен под машинку, худощавое, продолговатое лицо его было сизым, после бритья на верхней губе чернела тоненькая полоска подбритых усиков.

- Эх, ребята, - начал он, обращаясь ко всем, - нехорошо вы поступили...

- А что случилось?

Впрочем, никто этого вопроса не задал. Он был написан во взглядах ребят.

- Если так будет продолжаться, никто, пожалуй, не огласится вести с вами занятия.

- Да что же плохого мы сделали? - спросил Самандар.

- Куда уж хуже? Присылает к вам комитет комсомола докладчика по международному положению, а вы устраиваете ему такую встречу, что он теперь и слушать не хочет ни о каких докладах...

Биландар, который стоял в стороне, прислонясь к спинке своей кровати, нетерпеливо заметил:

- Ну, знаешь, товарищ Дадашлы! Ты, как комсорг, не должен допускать, чтобы люди с такими путаными представлениями читали нам лекции!

- С какими такими путаными представлениями? - Дадашлы удивленно обернулся к Биландару.

- А вот с какими! Утверждает, будто наша армия победила при серьезном содействии союзников. А мы взяли, да и спросили: "Если они вступили с нами в союз с честными намерениями, то почему не помогали с самого начала войны?" В широко раскрытых глазах Биландара вспыхнули искры гнева. - Пятеро моих братьев ушли на фронт. Сам я отдавал все силы промыслу, работал день и ночь. И нас ставят на одну доску с какими-то англичанами и американцами! Где, я спрашиваю, тут правда? Я и возразил ему, а он твердит свое: нельзя, дескать, отрицать роль союзников. А что тут отрицать, если нечего утверждать?!

Разгорячившись, Биландар шагнул к Дадашлы. Казалось, он видел перед собой не комсомольского организатора, а того самого лектора и продолжал с ним вчерашний спор:

- Мы никогда не примиримся с тем, чтобы нас принимали за невежд и недоучек, и говорили всё, что кому взбредет в голову!