АПРК «Курск». 10 лет спустя. Факты и версии

Второму моему собеседнику, подводнику, в начале сентября 2001 года просто объявили, что он „вбит“ в именной приказ убывающих на… „Курск“. Пришел психолог соединения АПЛ, собрал всех и на полном серьезе спросил: „Психопаты есть?“ Ему ответили, мол, „не дождетесь“. Чуть позже встретились со следователем по особо важным делам Главной военной прокуратуры РФ, которого в первую очередь интересовало: „Кто-нибудь из подводников проходит свидетелем по делу „Курска“?“ Ответили: „Нет!“ „Toгдa сможете быть специалистами либо понятыми“, — резюмировал „важняк“.

— Служа в подплаве, — говорил мне ceвepoмopeц, — до сих пор не могу осознать действительность: что такая подлодка могла утонуть. Каждый день видел „мертвый „Курск“ — и все равно не верил… Где-то к 11.30 12 августа 2000 годa лодка всплыла на перископную глубину, и Аячин доложил, что экипаж готов к выполнению торпедной стрельбы. Что же произошло в промежуток времени между докладом и погружением лодки?

Когда водолазы обследовали АПРК, выдвижные устройства „Курска“ оказались поднятыми. Но трудно было сделать какие-то определенные выводы. По системе „Молибден“ все выдвижные устройства опускаются автоматически на глубине тридцать метров. Однако фактически их опускают раньше. Так на какой конкретно глубине АПРК был в момент первого взрыва?

Следователи пошли не во все отсеки сразу. Первым стал девятый. Затем восьмой, седьмой отсеки: по мере их осушения. И то, к примеру, когда осматривали в них первую палубу, вторая еще была под водой. Через день-два осушали уже ее, трюмы. Лезли туда. Но зачастую все равно работали по пояс в воде. А тут еще „букет“ запахов: гари, масла, затхлости, ила. Словом, все вместе и одновременно. Дышать было проблематично. И во рту — такой противный привкус.

— Когда впервые попали в „свой“ отсек, — рассказывал следователь, — не до впечатлений было: нужно работать. При свете фонарей, без завтрака и обеда, от заката и до упора. А „упоры“, как известно, на флоте раздвижные. Усталость падала на плечи уже по окончании рабочего „дня“. И в сознании именно тогда начинало что-то всплывать.

Первоначальная задача: нужно было искать документы и тела членов экипажа, если они находились в отсеке. После этого — детальный осмотр самого отсека.

— На эвакуации тел „курян“ работали круглосуточно, — говорил подводник, — так как чем дольше труп пребывал на свежем воздухе, тем быстрее он разлагался.

„Курян“ опознавали в Североморском военно-морском госпитале. И не только, как водится, по лицу. Хотя в соленой воде тела сохранились достаточно хорошо, многих опознавали по характерным признакам: родинкам в определенных местах, послеоперационным шрамам, татуировкам, медальонам. На некоторых была рабочая одежда, где на кармане — обязательный для подплава „боевой номер“. Одна мама узнала сына по ногам. На руки посмотрела — вроде не он. А на ноги: „Все, это мой сын, даже лицо смотреть не буду“. Находила группа в отсеках и личные вещи, помогавшие в опознании: записные книжки, фотографии, портмоне. В одном из отсеков даже нашли телеграмму, адресованную кому-то из подводников: „Приезжай, родился сын“. Датирована весной 2000 года. Просто хранилась на лодке. Возможно, подводник успел увидеть наследника. В другом отсеке обнаружили книгу…“По следам подводных катастроф»…

А документации из прочного корпуса изымали много. Но той, которая имела бы непосредственное отношение к расследованию причин трагической гибели АПРК, было значительно меньше. Чисто техническая документация: различные формуляры, паспорта и так далее. Еще водолазы до подъема подлодки мешков сорок повытаскивали аналогичной «литературы».

— Для нас работа в отсеках «Курска», — рассказывал следователь, — это был вопрос профессиональной чести: поднять тело либо «вещдок», которые хоть на йоту, но приблизили бы к разгадке тайны трагедии. Вначале в прочном корпусе работали минут по 25: что успевали, делали. Затем — наверх: полная, где-то минут сорок, перезарядка дыхательного аппарата. И снова вниз.

— После всего увиденного в прочном корпусе не выворачивало наизнанку?

— Нет, — отвечали собеседники. — Мы же были не простыми обывателями, которые пришли на «экскурсию» пощекотать себе нервы. Это работа. Но от нагрузок все равно было тяжело: перенапряжение сильно сказывалось.

Но не столько от самого «де-факто», увиденного в отсеках погибшей лодки, «клинило» сознание. И не потому, что их работа — сама по себе объемная — имела большой резонанс: общественный и даже политический.

Давило души и сердца военных следователей и приданных им флотских специалистов собственные выводы, что у «курян», в частности в кормовом отсеке, возможно, все-таки был шанс спастись. Они пытались выйти через аварийно-спасательный люк, однако, видимо, «споткнулись» на третьей строчке инструкции: «пристегнуть карабины стопор-фалов».