Апраксинцы

— Подъ номеръ! сейчасъ только получилъ, — и чиновникъ съ важностью ударяетъ по тощей пачкѣ бумажекъ.

Въ эту минуту онъ счастливъ.; онъ испытываетъ въ рукѣ пріятную тяжесть въ видѣ двадцати, тридцати рублей. Вы, господа богачи, вы не поймете его счастія!

Вотъ теперь, только-что отворили лавку, не успѣли еще мальчики и половъ вымести, какъ уже и покупатели зашныряли по рядамъ. Первой покупательницей была какая-то старуха въ истасканномъ салопѣ и изломанной шляпкѣ. Шляпка эта потому только могла носить такое наименованіе, что была надѣта на голову. Старуха желала прикупить по образчику аршинъ ситцу.

— Ну, для почину староплендія ввалилась! проговорилъ одинъ молодецъ. — Отначь! крикнулъ онъ другому молодцу, которому старуха показала образчикъ. И молодецъ отначилъ, то-есть отказалъ старухѣ. Та не поняла этого техническаго выраженія и поплелась далѣе.

Вотъ уже и одиннадцатый часъ. Молодцы послали мальчика въ трактиръ заварить чай. На Апраксиномъ пьютъ чай по четыре и по пяти разъ въ день, а у тароватыхъ хозяевъ и болѣе. Въ какое угодно время пройдите вы по рядамъ — навѣрно увидите молодцовъ, пьющихъ чай. Пьютъ обыкновенно въ прикуску или, какъ называютъ туземцы, съ угрызеніемъ. На Апраксиномъ есть легенда про одного скупаго хозяина, который поилъ молодцовъ чаемъ, и изъ экономіи, чтобъ они не съѣдали слишкомъ много сахару, не давалъ имъ его въ руки, а привѣшивалъ на ниткѣ къ потолку; когда они пили, то, желая усладиться, могли подходить и лизать этотъ кусокъ.

Но какъ ни грѣлись молодцы чаемъ, а согрѣться не могли: русскій морозъ взялъ свое. Вотъ стоятъ они на порогахъ, отъ холода постукиваютъ ногами, помахиваютъ руками и громко зазываютъ покупателей, перечисляя всѣ имѣющіеся у нихъ товары.

По ряду идетъ молоденькая, хорошенькая дѣвушка изъ моднаго магазина, подобрать подъ образчикъ кусокъ лентъ.

— Пожалуйте, здѣсь покупали! говоритъ довольно красивый молодецъ, занятый закручиваніемъ лѣваго уса. — Иванъ, что рогъ-то разинулъ? Пусти пройти старушку! острить онъ.

Дѣвушка опускаетъ глазки и проходитъ.

— Славная штучка! замѣчаетъ усатый молодецъ.

— Готовое платье, сертуки, жилетки модныя, фуражки, шапки бобровыя! Здѣсь покупали, купецъ! — слова эти относятся къ одѣтому въ тулупъ мужику. Услыша такое лестное для себя наименованіе и имѣя нужду въ покупкѣ, онъ нейдетъ далѣе, а заходитъ въ лавку.

Вообще, зазывая покупателя-мужика, его именуютъ купцомъ, солдата — кавалеромъ, мастероваго — хозяиномъ, деревенскую бабу — теткой, молоденькую горничную — умницей; всѣхъ же имѣющихъ счастіе носить шляпку — сударыней, а офицеровъ и даже чиновниковъ, ежели на фуражкѣ ихъ красуется кокарда — вашимъ благородіемъ; когда же эти личности зайдутъ въ лавку и купятъ чего-нибудь не торговавшись, то, прощаясь съ ними, ихъ навѣрное назовутъ вашимъ превосходительствомъ.

— Но войдемте, читатель, въ какую-нибудь лавку. Вотъ вывѣска гласитъ, что это лавка купца Калистрата Берендѣева; на ней изображены съ одной стороны сапогъ, съ другой башмакъ, и посрединѣ надпись: «продажа сит. ват. кал. сап. баш. и другихъ суровскихъ товаровъ». У входа на поpогѣ стоитъ огромная корзина съ ватой и двое мальчишекъ, съ ногъ до головы замаранные ею, отчего они кажутся какъ-бы сейчасъ обсыпанными снѣгомъ. У прилавка стоитъ баба въ ситцевомъ, на заячьемъ мѣху, шугаѣ. Молодецъ мѣряетъ ей на деревянный аршинъ коленкоръ; желѣзный аршинъ лежитъ поодаль.

— Да ты бы, косатикъ, на желѣзный мѣрилъ.

— Да нешто тебѣ не все равно, тетка? На этотъ мѣрить-то способнѣе. Вишь тотъ такъ накалился морозомъ, что его и въ руки не возмешь.

— Да уважь меня, миленькій!

— Чего уважать-то, тетка! Ужъ такую цѣну беремъ. На желѣзный будетъ дороже стоить.

— Да ужъ мѣрій, мѣрій, что съ тобой! Мнѣ-бы еще вотъ ситчику на рубашку для паренька нужно.

— Изволь, есть, что-ни-наесть важнецъ! Манеръ хорошій, генеральша вчера для сыновей брала.

— Мнѣ-бы, знаешь, эдакой манерецъ: собачками, али вавилонцами.

— Да нынче такихъ не носятъ, все травками. Вотъ возьми, — лихой манеръ! И краска прочная: въ трехъ щелокахъ стирай, не слиняетъ.

На стулѣ сидитъ дама въ капорѣ и примѣриваетъ калоши; она изрыла цѣлый ворохъ обуви, но ничто ей не нравится.

— Малы мнѣ эти калоши, говоритъ она.

— Помилуйте! возражаетъ ей на это молодецъ, для большей учтивости какъ-то проглатывая слова:- разносятся, только до первой сырости. А то не угодно-ли вотъ эти примѣрить? Всего за каблуки и застежки полтина дороже.

— Велики! отвѣчаетъ дама, чуть не брося калоши.

— Извѣстно, ножа новая; носить будете — обтянется, сядетъ, да и носить свободнѣе.

Но какъ ни увѣрялъ молодецъ, что велики, такъ сядутъ, а малы такъ разносятся, — дама не купила ничего, а надѣвъ свои старыя сандаліи, вышла изъ лавки.

— Вишь, шлюха, нарыла сколько! прошепталъ молодецъ, принимаясь убирать товаръ, и послѣ крикнулъ:- съ собой-ли деньги-то?