Аппликации

тонки и ловки. Думаешь – горе здесь бывает лишь от ума, и то при особом сте-

чении после девятой рюмки. Но ты ведь прописана в тексте – дальше иди сама, тащи свое тело бренное, агнца, замки и сумки. Он закрывает Устинову, пишет:

«Сегодня среда, а я как пастух своих коров на набережной туманов, слово не вы-

бросишь из словаря – еще бы не навсегда, так и смешу себя раскадровкой пла-

нов».

22 Светильник

Сорока в рукаве

Барсук тануки проснулся девушкой с аперитивом, выглянул из норы – лето

в разгаре, душно, проверил почту, помедитировал о красивом, локон из чепчи-

ка выбился равнодушно. В одном письме написано: «Бедные злые детки, по на-

правлению к северу движутся караваны, но ваш учитель Бродский оставил для

вас на ветке подробное описание ужина монны Ванны». Барсук тануки облизы-

вает передник, идет готовить карпаччо, к вечеру ждать гостей – лису и краше-

ного енота. Царствие пергидроля блестит за стеною плача, кто-то должен де-

лать что-то хорошее, это его работа. Во втором письме написано: «Английские

аристократы, лисы, породистые собаки гончие, приведенья – никого не мину-

ет чаша гнева господня, еноту же ждать расплаты просто бессмысленно». За со-

ставлением силлогизма мог провести и день я, и сутки, и год, пока не наста-

нет очередь фауны местной. Барсук тануки ищет платье из радостного шифона, барсук тануки думает в форме для нас нелестной, сейчас пригорит карпаччо, со-

всем как во время оно. В третьем письме написано: «Помню вкус этого аперити-

ва, в прошлый раз ты выглянул из норы – увидел себя другою. На месте ли это

лето и скоро поспеет слива, на ужин придет лиса, хромая одной ногою».

Сорока в рукаве 23

Каникулы

Просыпаться утром и думать, что ты – человек на Луне, ловить мандарино-

вый запах, немного хвои, рассказать им о свойствах фауны местной, жалеть

вполне, только не себя, не свои чахоточные устои. Вот по Луне плывет манда-

риновый кит (а всё это было написано кем-то, но кем – не помню), говорит, что

твой старший брат никогда не спит, по ночам разбивая сад или каменоломню. У

отца твоего есть много хороших мест, зайка маленький, бесхозяйственная тря-

пица, прячется в кратер, где верно никто не съест, не за что когтем аленьким за-

цепиться.

24 Каникулы

Клубок змей

Господа Головлевы едят бородинский с малиновым джемом, с Хитров-

ки принесли табакерку и черную курицу, дети визжат со страху, принесли гла-

за Одоевского (слепок и воск), подковки, желтую кофту, в довесок еще руба-

ху. Иудушка Головлев решил посадить осину, из табакерки доносится скрип не-

смазанных автоматов, ну для кого ты хранишь этот город, отдай эти камни сыну, тоже еще сокровище – хлеб не бывает матов. Я покупаю черную курицу и раз-

вожу в стакане серу со спичек, нет, сами спички – скоблить еще, что за дело. Го-

спода Головлевы хотят играть на театре, театр говорит о ране, которая не зажила

и стянута неумело. Иудушка Головлев берет учебник «Общая хирургия», раздел

«Кровообращение», от сердца к конечностям путь не близок, для кого ты хра-

нишь этот город, ты знаешь, Лия? Для кого ты варишь малиновый джем, в доме

столько мисок. Нет, он не любит меня, он глядит насмешливо, хлеб окунает в

масло, говорит – это всё филология, в жизни намного проще, говорит: «У тебя

стихи – потухло, потом погасло, ну какое геройство барахтаться в этой словес-

ной толще», нет, конечно, в гуще, он кофе пьет, как французские литераторы-

реалисты, заселить всю землю своим подобием, оттиском в тиражи, почему мы

все на книжной полке наивны и неказисты, оправдай наше существование и о

себе пиши. Господа Головлевы едят бородинский с малиновым джемом, слуша-

ют песню леса, пускай не венского – визу с паспортом, видно, уж не дадут, по-

том на сцену выходит Анненков - плут-повеса, и разрубает гордиев узел наших

словесных пут.

Клубок змей 25

Крайний Север

Гостям всегда предлагали брусничное, помню, как дядя Тоша к нам приез-

жал со своим стетоскопом, тихо стучал по колену. Я редко смотрела в зеркало, думала – не похожа, вот стану великой актрисой и память куда-то дену. Вот эта

гадалка с проседью мне подарила карту, а я ее тут же в урну и дальше пошла, смеясь, я выучу всю Офелию, наверное, даже к марту, к подолу прилипла гли-

на, на пальцах чернильно грязь. Гостям всегда подавали брусничное, было бы

так неловко – уронишь салфетку, возьмешь подосиновик, выбежишь на про-

стор, недавно читала в каком-то сборнике, впрочем, смешна уловка, я не чи-

таю стихи с тех самых прекрасных пор. «Милая Оленька», - мне написала кузи-

на Нюра, - «можно прожить на свете без шарма и без души, можно сидеть на ве-

ранде и звезды считать понуро, но всё, что было с тобой, старательно опиши».

Когда я стану великой актрисой, я ей подарю карету – в таких же ездили фрей-

лины, Дашкова и Вальмон. Вы скажете – вот еще бал господень, всё рассосется к

лету, и будете трижды правы – кому-то уехать вон жизненно необходимо, в до-

роге скрипят рессоры, за поворотом станция, ягоды волчьей след, здесь не пра-

востороннее – я избегаю ссоры, кто-то проводит линию – хвост золотых комет.

26 Крайний Север

Секреты аппетита