Апозиопезис

Тем временем Алоизий очутился в железном зажиме четырех рук равного ему ростом Михаила Павловича. Два великана мерялись силой, с грохотом разбрасывая простреленную мебель. Стекло хрустело, а дерево трескалось под их ногами. На шее Алоизия появились толстые жилы, когда прапорщик, вопреки приказу, вместо того, чтобы разорвать на клочья, поначалу попробовал раздавить джинна. При этом он обладал с усилием парового молота для производства листового металла. Украшения на табличке раскалились от жары, зубчатые колеса в руках жандарма стрекотали на самых высоких оборотах. У нормального человека от такого «объятия» все внутренности давно бы уже вылезли через уши и нос, но Алоизий не был человеком. Совершенно неожиданно он оскалил в усмешке свои белоснежные зубы и дунул в лицо жандарму струей дыма и песка. Старинная штучка пустынных демонов и на этот раз оказалась весьма эффективной. Скобелев стиснул веки и спазматически закашлялся. И в тот же самый миг, до него дошло, что сжимать-то и нечего. Негр выскользнул из его захвата и очутился за спиной. Он столкнул окаменевшего от ужаса Юзека со стула и схватил тяжелую мебель обеими руками. А затем треснул ею сверху по башке ослепленного прапорщика. Стул рассыпался на мелкие кусочки, сам же жандарм тяжело осел на пол.

— Солидные дубовые стулья, по пятнадцать рубчиков за штуку, — буркнул через плечо Данил, целясь в стоящего на четвереньках Кусова из отобранного у него же револьвера. — Из Берлина их привез, чтобы как можно дольше нам служили.

Джинн схватил какой-то чудом уцелевший фаянсовый испаритель и приложил им по голове протиравшего глаза прапорщика. Прибор рассыпался, зато Скобелев наконец-то без чувств упал на валявшийся на полу мусор.

— А испарители от дедушки остались. Вроде бы, он заказал их в Мейсене, еще в свои алхимические времена, — прибавил Данил. — Но не стесняйся, завершай процесс уничтожения, и так ведь практически ничего не осталось. Вон, гляди, там лежит медный алембик еще станиславовских[59] времен. Его тоже можешь расколотить.

Полковник Кусов оттирал кровь, обильно текущую из разбитого носа. Левую руку он незаметно протянул к сапогу. В самый последний момент Данил ногой ударил его по руке, выбивая стилет с обоюдоострым клинком. На всякий случай, он приставил ствол револьвера ко лбу жандарма.

— Дом со всех сторон окружен, — с достоинством заявил полковник. — Вы никуда не сбежите.

— А мы и не собираемся убегать, — легко ответил на это Данил. — Так, заскочили сюда, чтобы кое-что с собой захватить. Вставайте, ваше благородие, пошли.

Алоизий с благодарностью пожал руку Юзеку, а потом шепнул ему на ухо, чтобы он заполз в какую-нибудь щель на крыше флигеля и смылся через парочку часов, когда вся катавасия наверняка закончится. Приказчик отвесил поклон и, в соответствии с советом, убежал по лестнице наверх.

Данил позволил Кусову подняться и подтолкнул его вперед, приставив ствол к спине. Алоизий распахнул перед ними двери и, кланяясь, прошел вперед. Как только они вышли на двор, из жилого дома выбежало несколько вооруженных жандармов. С крыши спрыгнули два худощавых автомата, вооруженные до зубов и блещущие глазами, лезвиями и стволами.

— Отходите, а не то полковник попробует пулю! — заявил Данил решительно.

Жандармы остановились. Каждый из них целил из своего пистолета. Сделалось тихо.

— Не стрелять, — буркнул Кусов.

Жандармы послушно опустили оружие, но никто из них не отступил хотя бы на шаг.

— Алоизий, будь добр, раскочегарь котел и устрой местечко для гостя, — попросил инженер, жестом головы указывая Навозника. — Мы через пару минут выезжаем, и господин полковник поедет с нами.

Варшава, 14 (26) ноября 1871 г., 13–10

Сюртук и жилетка, найденные в доме Данила, для могучего Фойригена оказались чуточку малы. В одежу инженера тот втиснулся с трудами и неуклюже, как будто бы уже много лет не одевался, что, впрочем, соответствовало истине. Тем не менее, Генриетта приняла его превращение в опрятно одетого джентльмена с удовольствием. Коротковатые штанины и слишком темный сюртук редкостью не были, и на улицах частенько можно было видеть студентов и молодых мастеровых в одежде, из которой сами они давно уже выросли, или же унаследовали от родителей. Зато сияние, исходящее от зомби, придавало ему истинно аристократический вид и отвлекало внимание от несовершенства костюма.

На голову ему Геня натянула цилиндр Давида и так вот одетого повела по улицам. Они шли под ручку, словно супружеская парочка, а девушка только и молила, чтобы не встретить никого из знакомых, и уж более всего — князя Кусова. Они спокойно добрались до Маршалковской, обгоняя или встречая немногочисленных прогуливающихся варшавян. Большинство горожан уже посетило утреннюю воскресную мессу и по причине паршивой погоды сидело теперь по домам в ожидании праздничного обеда. Немногочисленное людское движение, с одной стороны, было благословением, поскольку значительно снижало риск встретить знакомого, с другой же стороны — по той же самой причине они двое в глаза бросались.