Апозиопезис

— А ведь неплохо головой работает, правда? — спросил он советника. — Парень не дурак, но всей картины не улавливает. — Он критически осмотрел Кусова, как будто оценивал товар с изъяном. — К сожалению, дорогой мой мальчик, выстрелил ты в белый свет, как в копеечку! Вчера мы получили несколько телеграмм из Берлина, выдержанных в гневном и не слишком дружелюбном тоне. Выслал их сам Железный Канцлер, Отто фон Бисмарк. Так вот, оказывается, фроляйн фон Кирххайм — это самая старшая дочка Мальвины фон Кирххайм, девичья фамилия которой — Бисмарк. Тайной полишинеля является большая любовь, которой канцлер дарит свою сестру и ее детей.

— Так Генриетта — племянница Железного Канцлера? — не мог поверить Кусов.

— Здесь она должна была отдохнуть после военных травм в качестве усыпленного агента. Бисмарк договорился об этом непосредственно с князем Горчаковым, потому-то даже я не имел понятия о ее существовании. Ее никогда не собирались использовать по назначению. Для нее Варшава должна была стать переменой, чем-то вроде санатория, в который она прибыла, чтобы успокоить нервы, — спокойно рассказывал Берг. — Мы же, вместо этого, бросили ее в самое пекло, она пережила несколько покушений, ее похитили, избивали, душили. Сейчас в тяжелом состоянии она находится в правительственном госпитале. И я не скажу тебе — в котором, никак нет!

Кусов впал в ступор.

— И что я должен телеграфировать Бисмарку? Что мы чуть не послали на тот свет его любимую племянницу? И как это способно сблизить наши народы? — Берг потер лоб. Рука его явственно тряслась. — В шесть вечера начинается торжественный ужин и концерт, организованный Музыкальным Обществом. Князь Хотек, чрезвычайный посол Австрии, будет там в качестве почетного гостя. Вновь над нами повисла угроза катастрофы. Если музыка в очередной раз приманит демона, который возвратится, чтобы убивать… Нет, нет, я даже думать об этом не желаю. К сожалению, мы так и не знаем, кто же заказывал покушения на госпожу фон Кирххайм. Вполне возможно, что турки, но точно так же это могли быть польские сепаратисты, которые так и ждут любой нашей ошибки.

— Я прослежу, чтобы на сей раз…

— Э-э, нет, — перебил его Берг. — В четырнадцать ноль-ноль на Петербург отходит поезд. Сядешь на него со всем своим зверинцем. Я не желаю видеть в Варшаве ни тебя, ни твоих страхолюдинов. Послушай моего совета: возьми отпуск или сразу подай в отставку. За австрийцем проследят мои жандармы и варшавская полиция. Я сам решу все это дело, как и планировал с самого начала. Ох, ну и духота здесь… Воды! Или нет, не хочу. Только распахните окна!

Кусов инстинктивно глянул в небо. Подул холодный ветер, над каре гвардии затрепетало полковое знамя.

— Ну, мальчик мой, тебе еще повезло, что я дружил с твоим отцом, да и тебя люблю. Если бы было иначе, царь еще сегодня получил бы письмо, касающееся тебя лично, после которого ты мог бы ожидать быстрого назначения в крепость куда-то в Тобольске или Красноярске. А в Сибири карьеру ты бы ведь не сделал, а? Того, там… О чем это я? Ага, ты не принимай близко к сердцу, просто эта работа не для тебя. Ты вьюнош способный, справишься и в другом месте. А теперь время покушать, второй завтрак, понимаешь. Сегодня у нас овсянка с вареньицем, а к ней чашка теплого молочка, мать ее за ногу. Куда подевались те времена, когда на завтрак я ел мясо с кровью и винцом запивал?…

Коляска с фельдмаршалом, пофыркивая, отъехала; а Кусов остался на плацу, с которого мерным шагом уже ушли гвардейские роты. Полковник тупо пялился в пространство перед собой, пока, в конце концов, не повернулся к своему отряду и оценил его критичным взглядом.

— Вольно, — тяжело выдохнул он. — Шагом марш в расположение и паковаться.

Издали доходил городской шум: стук копыт, дребезжание колес повозок и галдеж, доносящийся с ближней площади За Железными Воротами, где шумел большой рынок. Из-за туч на землю выглянуло солнце, серость исчезла словно по приказу. А в Петербурге, наверняка, уже упал первый снег…

Варшава, 15 (27) ноября 1871 г., то же самое утро

На сей раз Данила поместили в камере повышенного разряда, скорее всего, предназначенной для заключенных-аристократов. Сквозь плотно закрытые окна ветер не дул, от печки исходило приятное тепло, а матрас оказался сухим и даже не сильно населенным насекомыми. В тишине и покое инженеру спалось превосходно. Его даже не разбудили визиты охранников, каждые два часа зажигавших новую свечку на средине помещения. Не мешало ему и постоянное присутствие нетипичного стражника — автомата, неподвижно сидящего под стенкой и молча следящего за Довнаром. Автомат оставили на тот случай, если бы инженер снова попытался сбежать.