Аполлоша

Его сменили в шесть. Он никогда не видел этого сутуловатого человека с гитлеровскими усиками и тонким искривленным носом. Тот словно выткался из сумеречной тени, уткнулся в боковое стекло и жестом показал: «Вали!» Пока он парковал свою двухдверную, с сильно затемненными стеклами, «ауди мини» на Додиково место, тот едва удержался, чтобы не врезать по газам и не рвануть, словно смерть вот-вот ринется вдогонку.

Когда он был уже далеко, в «ауди» подсели еще двое. Они молчали, изредка лениво перебрасываясь фразами ни о чем.

В десять пятнадцать вышла Любаша. Приехавший на «ауди» покинул водительское кресло и, соблюдая дистанцию, отправился за ней. На ходу сделал звонок Роберту Маляну. Произнес одно слово: «Пустая».

Двое других, выдержав паузу в тридцать минут, вошли в подъезд, оснащенный допотопным кодовым замком (цифры Ашот запомнил).

«Гитлер» доехал с Любашей до метро «Выхино», втиснулся в автобус через другую дверь и вышел на Ферганской улице. Такому профессионалу, как он, легче легкого было «вести» ничего не подозревающую женщину, да еще в толпе. Впрочем, он заметил, что по пути она несколько раз с опаской оглядывалась назад, подозрительно посматривала по сторонам. «Тревожится», – решил «Гитлер», и на всякий случай, улучив момент, напялил неприметный серый берет.

В глубине квартала она пару раз спросила дорогу и подошла к крайнему подъезду панельной пятиэтажки. Это был для «Гитлера» «момент истины». Он ускорил шаг и приблизился ровно в тот миг, когда Любаша набирала код на домофоне. Он записал его в памяти – на зрение не жаловался! – и, резко взяв влево, свернул за угол.

Первого контактера, на которого вышел «объект», можно было пробивать по адресной базе МВД. Впрочем, все зависит от партнеров. Возможно, они нашли и изъяли предмет, так что – и не понадобиться.

Он набрал Маляна.

– Ну что?

– Там нет. Где она?

– Ферганская, девять, первый этаж.

– Жди, веди дальше, сообщай.

«Гитлер» выругался.

– Это твоя работа, сынок! – Малян отключился.

«Гитлер» ошивался окрест, сидел на лавочке, посматривая поверх газеты, – через два часа она появилась. Ему показалось, что она еще больше напряжена.

На обратном пути она остановилась у палаток возле метро, купила курицу гриль, зелень, бутылку «пепси». И домой.

«Гитлер» контролировал подъезд из «ауди», припаркованной там же. В двадцать два ноль-ноль он позвонил Маляну.

А за час до этого Любаша ответила на звонок Ашота. Она приготовила версию.

– Вы уж извините, но мне тут один знающий приятель посоветовал утопить эту нечисть. Я ее сегодня в Яузу выкинула, и сразу как-то на сердце стало уютней. Деньги не главное, согласитесь. Душевное спокойствие важнее. Еще раз прошу извинить меня.

– Ну что вы, что вы! Ваша вещь – ваше решение. Это вы извините за назойливость. Буду польщен возможностью как-нибудь поужинать с вами, пообщаться, вы такой интересный человек.

– Звоните, Ашот, но позже, через месячишко. У меня сейчас дел много, заказы пошли… Всего доброго!

Она не могла заснуть. В памяти, в ушах звучала эта диктофонная запись, сделанная Костиком. Шуршащая фоном тишина, сквозь которую едва слышно пробивались клики компьютерных клавиш, отдельные реплики то Игната (басовитые), то Гоши (приятный тенор), обращенные то друг к другу, то к нему. Игнат называл его ласково почему-то «Аполлоша», часто говорил ему «спасибо» и «ай молодец!». Георгий – все больше в третьем лице и без особого пиетета, с легкой иронией в голосе, словно не верил до конца, что игру эту биржевую ведут не они с напарником, а он, бронзовый юноша с волшебной фигурой, точеным лицом и, как выяснилось, устрашающей аурой.

Всегда диктовал Игнат, словно читал кем-то написанные сообщения: название акции, котировка, «купить» или «продать». Гоша кликал, делая ставки, потом снова команда Игната, и Гоша передавал по «СКАЙПу» команды ей и Костику. И они, Люба и Костик, просто выполняли эти команды и выигрывали, выигрывали…

Запись Костика выпала на тот день, когда игроки ничего о бронзовом боге не говорили, феномен никак не обсуждали.

Любовь Андреевна и Костик признались друг другу в тайных своих действиях. Любаша уже чувствовала себя заговорщицей и переживала. Костик был, как всегда, немногословен и невозмутим, говорил правильно, как по учебнику русской грамматики. «Костик проявил любопытство, но не совершил преступления».

Они сложили этот маленький «пазл», получилась картинка простая и совершенно умопомрачительная. Получилось чудо, явленное обоим и зафиксированное, как выразился Костик, «аудиовизуально и материально».

Связанные страшной тайной, они оба почувствовали потребность поделиться сокровенным, что для Костика с его синдромом Аспергера было, видимо, каким-то новым прорывом к здоровым инстинктам нормального человека.

Любаша подробно, с именами, описала свой визит к медиуму, вскользь упомянула о внезапном интересе к статуэтке со стороны ее мужа Ашота. Далее поведала о мечте, о домике где-нибудь у греческих или хорватских берегов.