Апокриф

А прекратить это безобразие очень хотелось, ибо другие пути с севера на юг были значительно более длинными или гораздо менее удобными. Кроме того, страна (тогда еще Империя) в то время устремилась распространять свое влияние на те территории, которые ныне стали Южными кантонами. Их освоение, а также необходимость противостояния встречной экспансии Королевства Великой Равнины (тогда еще не Соединенного), требовали коротких и надежных коммуникаций. А тут чертов Баскен! Снова началась бесконечная и безнадежная, как ее называли, «Пещерная» война. Она была проклятием до такой степени, что правительство стало использовать постоянно действующую зону боевых действий в качестве своего рода смертельной каторги, куда под пули и клинки баскенских головорезов ссылались разного рода вольнодумцы, светские забияки, излишне отличившиеся на стезе благородных дуэльных убийств, проштрафившиеся солдаты, добровольцы из числа закоренелых преступников, решившие обменять жизнь в тюремном замке на сомнительную свободу военного строя и призрачную надежду купить себе волю кровью, прочие сыны отечества, для которых начальство почему-либо посчитало непокорный Баскен наилучшим пристанищем. Залетали туда, конечно, и неисправимые романтики, вроде мушкетерского суперкорнета Вела Йолттсо, начавшего свое восхождение к лаврам великого писателя с написания небольшого рассказа «На конопатке». «Конопаткой» называлась придуманная одним из стратегов Пещерной войны тактика выдавливания баскенцев из их подземных крепостей. Она состояла в том, что, придя в зону предполагаемого расположения подземного поселения, солдаты начинали последовательно взрывать пороховыми зарядами и плотно забивать камнями («конопатить») любые самомалейшие ходы и щели, ведущие в недра плоскогорья. Баскенцы, понятное дело, этому всячески препятствовали. «Конопатка», как правило, приводила к перестрелке и схватке, что, собственно, и составило сюжет занимательного рассказа, который представил публике суперкорнет Вел Йолттсо.

* * *

Никакая «конопатка», которая скорее была шагом отчаяния, чем ума, и ничто другое, из испробованного имперскими сатрапами в Баскене, не могло отбить вольный полуразбойничий народ от привычного ему образа жизни. Конец своеобразной благодати баскенцев положил прогресс.

Пока пещерные удальцы, занимаясь грабежом, приятно паразитировали за счет конечного продукта чужих достижений, окружавшие их народы, упорные, как муравьи, продолжали развивать экономику, науку и управление. И, разумеется, искали пути снижения своих издержек. Их суда становились быстрее и вместительнее, вследствие чего, длинный морской путь вокруг огромного Землагского полуострова, в обход проблемного Баскена с запада, как бы значительно сократился. Кроме того, заинтересованные правительства, послав несколько успешных карательных экспедиций в окружавшие полуостров моря, основательно зачистили акваторию от многочисленных в прошлом пиратов.

С востока от Баскена началась прокладка дорог через ранее почти непроходимую из-за безводья Черную степь. При этом оказалось, что под этой безжизненной, прокаленной солнцем поверхностью лежат на значительной, правда, глубине целые озера пресной воды. Их научились находить и пробуривать к ним скважины. В пустыне стали возникать оазисы, на которые опирались новые пути к югу (в настоящее время бывшая Черная степь вообще — цветущий край). Тут подоспела и паровая тяга. Паровозы тоже, разумеется, нуждались в воде, но, уж конечно, не до такой степени, как вьючные животные архаических караванов, которым жизненно необходимы были хотя бы редкие родники Баскенского плоскогорья. Сена паровозы не ели. Зато здесь же, в оживавшей Черной степи, в местности, носившей унылое название Кривая Гора, нашлись залежи углей, дававшие изобильную пищу локомотивным топкам. Прямые как стрелы железные дороги, связавшие север империи с недавно завоеванным югом, убили старые транспортные пути через величественные каньоны мимо опасных пещер с их воинственными жителями. В течение каких-то двух десятилетий, казавшаяся вечной масленица, для баскенцев совершенно закончилась, и почти весь свободолюбивый баскенский народ, от последнего оборванца до родовых князей, оказался перед необходимостью искать иные способы добычи хлеба насущного.