Апокалипсис вчера: Комментарий на Книгу пророка Даниила

У паломников в кровь разбиты колени и ладони. Я смотрел на них и не мог понять: зачем? Лбом биться в каменные плиты ради того, чтобы в следующей жизни родиться в теле получше? И снова начать бить поклоны, чтобы потом родиться еще удачнее, – и так без конца?.. Где тут логика? Тогда уж лучше отжигать в этой жизни – ее ты по крайней мере помнишь, а предыдущие жизни нет.

Джокханг – самый древний храм Тибета. Он был построен ровно полторы тысячи лет назад. Место для строительства выбирали тщательно. Жрецы и астрологи провели необходимые обряды и выяснили, что глубоко под центральной площадью Лхасы живет очень злобный демон женского рода. Задобрить его можно только одним способом – сами понимаете каким. Ровно над демоницыной промежностью и был построен Джокханг. Удовлетворенная дама перестала быть злобной и уснула. А храм стоит до сих пор.

Улицы вокруг него тесны и извилисты. Я ходил мимо храма пять дней подряд, но все равно каждый раз терял ориентацию в узких проходах. Как-то в тупичке возле небольшой часовни наткнулся на молодую женщину. Ее костюм был весь увит пестрыми ленточками. Женщина в прострации смотрела прямо перед собой. Обе ее бесформенные груди были вывалены наружу, и к каждой присосалось по взрослому мужчине. По их подбородкам стекало женское молоко.

Перед входом в храм всегда толчея и давка. Закончив обход вокруг святилища, паломники протискиваются внутрь. Оказаться в столь священном месте всем им немного страшно. Чтобы нервничать не так сильно, они громко повторяют свои мантры. Так продолжается уже пятнадцать веков подряд. За это время каменные ступени храма стерлись, а уж сколько масла здесь было сожжено – невозможно и сосчитать. Паломники на коленях вползают внутрь и лбами бьются в запертые небеса. Им сказали, что Бога нет, небеса пусты, никто там не ждет их молитв и надеяться не на что. Но они все равно приходят и стучат.

Джокханг был самым первым храмом Тибета. А сегодня остался последним. Лежащие вокруг Лхасы монастыри разрушены и пусты. Монахи разбрелись, тибетская история завершена. Но тибетцы все равно приходят в свой храм. Они не понимают, как жить, если все давно кончилось.

Духота внутри храма страшная. Темно, дым, и лишь иногда из дыма проступают хищные лица тибетских богов. Внутри Джокханга расположены десятки тесных часовенок. В каждой стоит статуя божества. Вряд ли тибетцы помнят имена их всех, но обходят старательно и каждому наливают в подсвечник немного маслица. Оскаленные пасти, ощетинившиеся когти. Тибетцы, кланяясь, входят внутрь, касаются руками статуи, а потом зачерпывают из подсвечников расплавленной масляной жижи и мажут ею детей. Дети верещат от страха и боли, но это временно. Скоро они подрастут и точно так же потащат в Джокханг уже собственных малышей. Потому что куда еще им идти, если ламы говорят, что никакого Бога нет?

Умные ламы смирились: надеяться не на что, мир лишь иллюзия, и все есть пустота. Если смерть невозможно победить (решили они), то ее можно попробовать полюбить. Мудрые монахи из монастыря Сэра набили руку в своих религиозных диспутах. За несколько веков ежедневных споров они отточили аргументы до такой остроты, что теперь аргументами можно резать колбасу. Ламы способны кому угодно объяснить: настоящая жизнь – это смерть еще при жизни. Чтобы жить счастливым, нужно ничего не желать, ни на что не надеяться, никого не любить. Но тибетские крестьяне таких тонкостей не понимают. Они надеются. Мужчины с вплетенными в волосы ракушками, женщины в широкополых шляпах, горбатенькие старушки. Они приходят к своему храму и бьют поклоны, потому что если смерть неизбежна, значит, и весь этот мир затевался зря. Значит, и смысла во всем на свете нет.

Но он должен быть. Я сидел на ступенях своего отеля и смотрел, как вокруг храма брели паломники. Бабушки с тысячей косичек. Девицы в спортивных костюмах. Мужчины в грязных пиджаках. Женщины с прикрученными к спинам детьми. Колготки на попах у детей распороты, чтобы те не отвлекали родителей от поклонения и могли какать прямо на ходу. Эти люди продолжали стучать в запертые небеса. Они все еще верили: им могут открыть.

5

Прогуляться по городу я смог лишь через день. Голова больше не болела. Вернее, болела, но не очень сильно. Я дошагал до соседнего квартала, выпил там кофе и решил съездить в горы. Там, не очень далеко от Лхасы, располагался монастырь Дрепунг. Мистическое сердце Страны снегов.

Было время, когда Дрепунг был самым огромным и самым богатым монастырем мира. Здесь жило одиннадцать тысяч монахов – в одиннадцать раз больше, чем в любом монастыре Европы. Для этой оравы в горах выстроили целый город: дворцы, храмы, кельи, часовни, тесные, вымощенные камнем улицы, висящие над ущельями мостики, снова дворцы, храмы, часовни и сотни тысяч статуй. Когда-то в Дрепунге бился пульс тибетской истории. Сегодня здесь ничто не бьется. Монастырь уже давно мертв. У дворцов проваливаются крыши. Стены храмов идут трещинами. Со статуй соскоблена позолота.