Апокалипсис Иоанна

Особый ритм, свойственный Откровению, выражается при этом в своеобразной гармонии диссонансов, в которой наблюдается чередование видений и свидетельств противоположного характера. То, что происходит на земле, совершенно не совпадает с открывающимся в небесах, и сгущение земного мрака сопровождается небесным торжеством. Так, в XI главе после великого землетрясения и «второго горя» в небесах провозглашается наступление Царства Христова (15-16, 19). Подобно же и здесь явление Агнца на горе Сионе отмечается новым и особым поворотом в истории в сторону наступления более решительных последних времен. Это выражается во второй половине XIV главы в торжественном возвещении чрез ангелов, как и в действиях их. Ряд видений ангелов открывается «другим  [59] ангелом, летящим по середине неба» (16), торжественное всемирное его появление. Он «имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену и языку и народу» (6). Это Евангелие возвещается вселенски и всецерковно, помимо или превыше вероисповедных и национальных разделений Церкви. Это есть проповедь Евангельского, вселенского христианства, в которой сливаются или преодолеваются конфессии и национальности. Надо помнить, что и вообще самое происхождение Откровения, так же как и Евангелия, так сказать, до-конфессионально, оно не знает «разделения церквей», и эта проповедь вечного Евангелия, очевидно, относится ко времени до самого их возникновения. Здесь же оно предполагает уже совершившееся их преодоление, свободу от их ограниченности. Здесь содержится, таким образом, и молчаливая проповедь «соединения церквей», которое должно совершиться ранее конца мира. [60] Естественно возникает вопрос, что же есть это Евангелие вечное и как оно относится к Четвероевангелию, данному Церкви? Есть ли это новое откровение, дополняющее или раскрывающее это последнее? Трудно ответить на этот вопрос с окончательной уверенностью. Можно лишь сказать, что Четвероевангелие неотменно, ибо содержит в себе нерукотворный образ Христа и Его учение. Однако самое его восприятие не заключено в неподвижности, но, напротив, оно по-новому раскрывается во все времена истории вместе с жизнью человечества во Христе. Оно есть не буква, но дух. Оно дано не одному только времени, но всем временам, оно сверхвременно и в этом смысле вечно. Мало того, оно принадлежит жизни не только этого, но и будущего века. Однако понимать Евангелие только как книгу, хотя бы даже и книгу книг, но все же одну из книг, к которой могут присоединяться еще другие, дальнейшие книги, хотя бы новозаветные, даже Апокалипсис, в известном смысле едва ли правильно. Не правильнее ли усвоять Евангелию в известном смысле единственность и абсолютность и даже весь Новый Завет вместе и с Ветхим рассматривать как истолкование Евангелия? Последнее притом даже не ограничивается только писанным словом, но включает и все новое предание и разумение церковное, всю жизнь Церкви во Христе и со Христом. И во всяком случае, значило бы умалять св. Четвероевангелие, если рядом с ним и помимо него допускать еще какое-то новое Евангелие (пятое?), доселе неведомое. Это значило бы признать какую-то недостаточность Четвероевангелия, что невозможно. Но это вечное Евангелие всегда читается внове и по-новому в жизни как отдельного человека, так и всей Церкви. Думается, что именно это — не больше, но не меньше — знаменуют здесь слова ангела об Евангелии вечном, воспринимаемом в духе пророчественном, не мертвящем, но животворящем.