Остается нерассмотренным последний вопрос евангельской сатанологии, в этой связи возникающий. Искушение Христа сатаною в пустыне относится ли уже к пребыванию его в состоянии свержения с неба, или же он допускается к Новому Иову еще в том же образе, в каком был допущен к Иову древнему? Прямого ответа на этот вопрос нет в Евангелии, однако есть косвенный. Падение с неба сатаны, которое «видел» Христос «спадшего с неба» (Лк. X, 18), во всяком случае, произошло уже во время Его земного служения как следствие войны ангелов в небе, и однако по прямому содержанию евангельского повествования, ранее страстей Христовых и того прямого участия в них сатаны, поочередно соблазнявшего апостолов и всех врагов Христовых. Низвергнутый с неба и ставший уже не только искусителем-клеветником, но прямым врагом и соперником Христа, сатана Его более уже не искушает. Время для таких искушений уже миновало, и сатана не допытывается, Кто же Он, как он искусительно еще вопрошал в пустыне: «если Ты — Сын Божий». Теперь он прямо враждует, ведет открытую войну с Ним, но искушает уже Его учеников. И лишь в таком смысле это дало продолжение искушения Христа и пустыне, после которого сатана оставил Его лишь «до времени» (Лк. IV, 13). Этим, однако, связываются воедино первое и последнее искушения Христа сатаною. Отсюда следует, что война в небе и низвержение оттуда сатаны произошли именно ввиду Христова боговоплощения. Евангелие относит искушение Христа в пустыне к времени после крещения и сорокадневного поста, причем говорится, что «Иисус возведен был Духом в пустыню для искушения от диавола» (Мф. IV, I; Мк. I, 12-13; Лк. IV, 1-2). Если искушение Иова было прямо попущено Богом, то это искушение является хотя и собственным, своевольным делом искусителя, однако оно не только попускается, но прямо указуется Духом Святым, очевидно, как неустранимое в путях служения Христова: «Иисус возведен был Духом в пустыню для искушения от диавола» (Мф. IV, 1; Мк. I, 12; Лк. IV, 1-2). Вся эта совокупность признаков не позволяет думать, что искушение Христа в пустыне было делом искусителя, уже свергнутого с неба после войны ангелов. Следовательно, оно совершилось, во всяком случае, не позже крещения Христова. Правда, злой умысел Ирода умертвить Богомладенца, сопровождавшийся избиением младенцев Вифлеемских, может рассматриваться как начало борьбы дракона, ищущего «пожрать младенца» (Откр. XII, 4). Однако это предположение не имеет для себя прямого подтверждения в Евангелиях и потому относится к области лишь богословских домыслов.
К духовному действию сатаны в мире следует также отнести демонизм, который проявляется в языческих религиях. Здесь опять-таки может возникнуть вопрос, к какой эпохе и какому образу действий сатаны и ангелов его следует отнести такое воздействие. Но на вопрос мы также не имеем прямого ответа, кроме того общего соображения, что дух лжи сеет ложь везде и всеми способам, применяясь к человеческим страстям, немощам и заблуждениям.
Низвержение с неба сатаны сопровождается следующим восклицанием: «Итак, веселитесь небеса и обитающие на них» (12). Отсюда следует заключить, что победа над сатаной имеет значение и для собственной жизни ангельского мира, сообщая ему окончательную непобедимость и устойчивость в добре. Но «горе живущим на земле, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени» (12). Чей это «громкий голос, говорящий на небе»? Очевидно, голос старцев или животных, или обоих вместе? Но к кому же относится «братий наших»? К воевавшим ли ангелам только, или же здесь разумеются и святые (ветхозаветные, очевидно), и тогда текст должен быть понят шире, в применении к ангелам и человекам. Общего смысла это не меняет. Это и есть третье «горе», которое не связывается поэтому с отдельными частными событиями, но имеет в виду общее и тягчайшее изменение, переворот во всей духовной атмосфере: новая особая близость к миру и ожесточение сатаны и, вследствие того, осатанение земной жизни.