Апокалипсис

Поужинав, мы спустились вниз, к бассейну. Папа заметно нервничал, у него тряслись руки. Мама тихо плакала. Как я и думал, родители мне поверили сразу. Я, конечно, всё равно продемонстрировал им, как работает тюрвинг. Возможно, даже чересчур наглядно: я показал папе, как выглядит Сочи с высоты птичьего полёта в свободном падении. Конечно же, я знал, что у него совершенно здоровое сердце, иначе не решился был.

— Ну же, ребят, чего вы молчите, а? — беспокоился я.

Мама всхлипнула.

— Садись, сын, — отец указал на один из шезлонгов, — дай нам прийти в себя.

Мало-помалу слёзы прекратились. Мама вытерла откуда-то взявшимся в её руках платком. Вздохнула. Потом сказала:

— Ты мог хотя бы предупредить…

— Не мог, мам, — ответил я, — объяснял уже, как виделась мне ситуация в тот момент.

— Мне неприятно думать, что между нами появились тайны, сын, — вздохнул отец, но потом добавил: — однако считаю, что в той ситуации ты поступил правильно. Должно быть понятие тайны. И нечего лишний раз мать волновать.

— Коля! — возмутилась мама.

— Что — Коля? Скоро шестьдесят лет, как Коля. Прав сын. Не было у него выбора.

— Я чуяла, да, — мама покачала головой, — мне сны разные снились…

— Мама, — я подошёл к ней, взял в руки прохладные ладони, — я здесь. Я живой. Это всё уже позади.

— Да не совсем позади, судя по тому, что ты рассказал, — заметил отец.

— Ты же откажешься от предложения, да? — спросила мама, имея в виду наш разговор с Катей насчёт сигнала и Тау Кита.

Я промолчал.

— Но это же полное безумие… — прошептала она тихо и снова заплакала.

Я вздохнул. Поднялся. И уже направился было в дом — смотреть на слёзы матери было выше моих сил. Но отец окликнул меня:

— Григорий! — он называл меня полным именем, если хотел сказать что-то важное.

— Да, пап? — обернулся я.

— Посиди с нами. Мы разучились ценить время, которое проводим вместе.

Через пару часов мама успокоилась. Мы говорили о разных вещах; вспоминали моё детство. А потом, немного поколебавшись, мама всё-таки решилась задать вопрос, который, видимо, беспокоил её всё это время:

— Гриша, а можешь показать эту свою супердевушку?

— Катю? — переспросил я, немного удивившись — маму редко интересовали мои подруги. Точнее, поначалу-то интересовали, но после пятой или шестой она перестала меня спрашивать о личном.

— Нет, мам, — ответил я, — у меня и смартфона-то сейчас нет.

— А… она может нас слышать? Прямо сейчас, да?

Я огляделся. Возле бассейна был ухоженный газончик, а за ним — ещё какие-то насаждения, уверен, выполненные по последним веяниям ландшафтного дизайна.

— Технически да, — ответил я, — но не думаю, что она это делает.

— Ты в ней так уверен?

— С учётом того, что мы прошли — да, мама. Уверен. Понимаешь, у неё была возможность полностью уничтожить человечество. Но вместо этого она сама решила стать человеком. И она больше человек, чем многие биологические представители нашего вида.

— Хорошо, — мама кивнула, бросила взгляд на папу и опустила глаза, — я хочу тебе рассказать кое-что.

— Конечно, мам, — улыбнулся я.

— Только ты пойми. Ладно? — мама вздохнула. Посмотрела на меня. В её глазах была тревога.

— Мам, ты о чём вообще?

— Я не всё рассказала тебе про ту ночь, когда твой папа нашёл меня в лесу.

Мы с папой переглянулись.

— Я никому это не рассказывала, — вздохнула мама, — да никто бы и не поверил. Потому что в жизни так не бывает, — она посмотрела на папу, — Коля, прости. Но я правда не могла. Ты бы заподозрил, что со мной происходит что-то нехорошее. Ты… очень рациональный человек. Тебе даже до сих пор сложно принять то, что происходит с Гришей, верно? Ты держишься, но я же вижу, как тебе тяжело.

Папа поёрзал на пластиковом стуле. Потом опустил глаза и как будто опал, сдавшись обстоятельствам.

— Мы ведь очень хотели сына, — продолжала мама, — и я не всё тебе рассказала после того обследования. Просто не нашла в себе сил… всё собиралась, собиралась… я тогда много гуляла возле нашего дома, по парку… ходила в церковь… молилась… просила любые силы, которые могли как-то мне помочь. Тебе это сложно понять, Коля, я знаю…

Папа медленно поднялся. Подошёл к маме.

Мама замерла на кончике шезлонга, глядя на отца со смесью тревоги, надежды и нежности.

Папа опустился перед ней на колени. Потом обнял, прижав к себе. И поцеловал.

— Я люблю тебя, Валя… глупышка ты, — прошептал он тихо, но я всё равно расслышал.