– Уходит генерация, Лидочка, уходит.
– Люся, знаешь, когда я нервируюсь, я двигаюсь. Я вообще много двигаюсь. Я все делаю, кручусь, мотаюсь. Я стираю руками. Машиной не стираю. Раз, два, три и все! У меня раньше руки болели. А теперь руки не болят. И спина не болит. Человеческий организм, видишь ли, какое дело… Нервы. А я стараюсь не нервничать… Да, на этой ноге у тебя все порвано. Это еще тогда в семьдесят шестом, на картине? Настоящий артроз. Но соли тебе не угрожают. Для соли почва – жир.
– Ты об этом Леле скажи.
– Не убивай в моей сестре единственную радость жизни.
– Мам, ну ты рада, что Лидка приехала?
– Видишь ли, Люся, она ведь связывает меня еще как-то с моей семьей… Мама, папа. При всем при том меня только с ней и связывают какие-то вещи…
– Лидка молодец, за собой следит, подтянутая, спортивная.
– Да, Люся, я спортивная. Мне аэробику делать не надо. Я иду по воду. Мне, чтобы набрать ведро воды, нужно сделать сорок качков. Один качок – полтора метра. И каждый день два ведра.
– Ну и что ты, Лидочка, от вашей источниковой воды такая здоровая?
– Да при чем тут вода? Клянусь тебе богом, меня ничто не берет. Если я чуть поправлюсь, знаешь, что я делаю? Я беру велосипед и мотаюсь три дня. Иначе я могу задыхаться – начинает же сердечная сумка жиреть. А потом живот. Я не могу выносить живот. Вечером еду снимаю. Ем последний раз в шесть вечера. Люся, не кивай на Лелю. Это надо чувствовать. А ты не заметила, что я уже не седая? Я же была белая вся. А теперь я тебе даю торжественное слово: я к тебе приеду на день рождения с зубами.
– Лидочка, только, пожалуйста, не делай железные. Это же страшно. Ты помнишь, те твои харьковские знакомые железными зубами клацкали, прямо как роботы.
– Нет, Леля, я думаю сильное напыление сделать.
– Какое напыление, Лида? Никакого напыления нет. Золотое напыление? Ну тогда так и скажи: хочу вставить золотые зубы.