Это значит, что до грима лицо нельзя тронуть ни кисточкой, ни щеточкой, ни пудрой, ни карандашиком. Боже мой, когда я предстала перед моим гримером без бровей, да с утренним личиком! Какое было удовольствие, какая радость! Какой она может быть красивой и нежной. А голос… от суровых, мрачных, резких и категоричных интонаций вдруг, после точного мазка в поиске «образа» – к нежным, переливистым, необыкновенно женственным ноткам… «Ах, какое личико чистое, на нем писать и писать…» Да скорей, думаю, напишите на нем что-нибудь, а то бежишь по коридору, глаза в пол, чтобы не узнали… Как вчера. Зашел в гримерную режиссер Самсон Самсонов – у него пробы в картине «Одиноким предоставляется общежитие». А это, спрашивает, кто? «Кто? Это? Да не может быть». Подошел ко мне близко, посмотрел, поздоровался и даже улыбнулся. Но, как ни старался, улыбка получилась вымученной. Зато после грима я прошла мимо него бодреньким шагом, улыбнулась и поздоровалась еще раз, а за спиной слышу: «Это кто? Кто? Это? Да не может быть». Может, может быть. Ведь мы же нашли «образ». И каждый день бегу как на праздник! К концу «Рецепта…» грим – мои самые счастливые минуты. Так сложилось…
И вот именно в этой картине меня впервые заинтересовала проблема возраста. Что такое – возраст? Что уходит от человека с годами навсегда и что приходит на смену? Меня интересовали странности, парадоксы этого явления.
– …Девочки, где мне сесть? Спасибо. У меня большая просьба: сделайте меня лет на шестьдесят, но не больше, умоляю вас, а то моей подружке семьдесят.
– А вам сколько?
– Восемьдесят четыре.