Апгрейд

Сержант сжимает челюсти, ноздри его раздуваются. Похоже, гнев — единственная эмоция, которую он испытывает. И испытывает так сильно, что ему необходимо облегчить душу, он просит Кира сменить его за штурвалом и исчезает в туалете. У меня есть минута-две, и я пикирую к Эду, хлопаю его по плечу и спрашиваю шепотом:

— Ты знал, куда делся ребенок?

Эд вздрагивает, чуть поворачивает голову.

— У меня две недели назад пропал младший брат. Я провел расследование. Предполагаю, что трансплантологи. Косвенных улик море, но никто не дает делу ход.

— Понял. Поговорим после смены.

А ведь и покойный профессор говорил, что зверобогие предпочитают резать на органы обследованных и здоровых детей со второго уровня.

Только сажусь в кресло, как выходит Оллеб, и патрулирование продолжается. За ночь мы сдали наземным коллегам, которых внешники называют насекомыми, двух дебоширов, трех налетчиков, одного грабителя-черноротого пришлось пристрелить — их депортацией никто не занимается, считают, что проще прикончить.

В итоге к утру мне капнуло три предотвращенных преступления, теперь до второго осколка Сферы познания, который я получу, когда на моем счету будет сто пятьдесят преступлений, остается семьдесят четыре.

* * *

Утром вместо того, чтобы отсыпаться, мы вчетвером летим к майору Луцию Тории — оказывается, лысого, голограмму которого мы слушали, зовут именно так. К тому самому человеку, который пообещал Боэтарху, что достанет меня из-под земли после нападения на трансплантологов.

Штаб находится в другом конце зиккурата, недалеко от входа в метро, и занимает все три этажа ступени. Стоянки для посетителей здесь не предусмотрены, и Оллеб, благодаря меня за неудобства, оставляет флаер на втором ярусе платной парковки, похожей на пятиэтажный карточный домик без стен, но с перекрытиями между ячейками.

На входе представляемся, охранник на проходной кивает и говорит, что нам на третий этаж, кабинет 0. Поднимаемся в зеркальном лифте с титановыми поручнями, и на меня из зеркала недобро пялится угрюмый мужик с травмированной и распухшей бровью, стесанной скулой и трехдневной щетиной. Думаю о том, что выгляжу среди молодых напарников, как террорист, захвативший кадетский корпус. Улыбаюсь сравнению, но и улыбка получается людоедской.

Створки распахиваются. В коридоре нас ожидает сержант в черной форме, окидывает оценивающим взглядом, задерживает его на мне.

— Боюсь, тебе в таком виде лучше не…

— Уж прости, мы только с дежурства. На флаере нет душевой.

— Нет, он пойдет, — уверенно говорит Оллеб, которому не хочется отдуваться одному, и парень отступает, что-то тараторит в переговорное устройство, снова устремляется к нам, но я уже переступаю порог кабинета с номером 0.

Это актовый зал, битком набитый журналистами и полицейскими в черной, зеленой, коричневой формах других отделов, все офицеры, даже сержантов среди них нет.

Журналисты вскакивают с мест, снимают нас на камеры, расстреливают из фотоаппаратов. Я инстинктивно вскидываю руку, останавливаюсь. Оллеб и все остальные цепенеют, не решаясь сдвинуться с места.

Луций Тория, колыхая брюхом, покидает место у трибуны и шагает к нам, широко улыбаясь. Мы все дружно отдаем честь: подносим кулак ко лбу и распрямляем руки, но майор ведет себя по-панибратски, трясет мою руку и благодарит за отлично проделанную работу, обнимает Оллеба, позирует журналистам.

— Вот они, герои сегодняшнего дня. Представьтесь, пожалуйста.

Перед нами возникает молодой лейтенант с микрофоном, сует его Оллебу, тот судорожно стискивает ручку, беспомощно озирается. А я думаю, что зря не послушал парня в черном, обвожу взглядом зал и замечаю журналистку с третьего уровня, похожую на лисицу, которая приглашала меня на интервью и предлагала деньги. Специально поворачиваюсь к ней полубоком — чтоб не узнала.

Журналистов тут море, насчитываю десять логотипов телеканалов. Толпа с фотоаппаратами и диктофонами, видимо, армия сотрудников из бумажных изданий.

— Идемте к трибуне, — ласково говорит майор, манит за собой. — Оллеб, расскажи, как вам удалось предотвратить теракт? В общих чертах нам ситуация известна, хотелось бы услышать все из первых уст.

Отступать поздно. Сейчас журналистка меня опознает, и понесется… Нахожу ее взглядом и читаю удивление на лице. Все, узнала.

Лейтенант приносит нам стулья, выстраивает в рядок, майор усаживается с краю, чтоб и ему перепало немного славы.

— Оллеб, все ждут твой рассказ.

Ерзая на стуле, сержант с тщательно скрываемым сожалением говорит:

— Здравствуйте, уважаемые журналисты. Лично мой вклад в это дело…

— Я бы назвал его подвигом, — перебивает майор.

— Мой вклад минимален. Обнаружил и обезвредил террориста рядовой Леонард Тальпаллис, — сержант кладет руку мне на плечо и рассказывает, что я непостижимым способом вычислил террориста в толпе и пытался единолично его взять.

Теперь все таращатся на меня, щелкают фотоаппараты, перебивая друг друга, стрекочут журналисты, голова кругом от них.

Майор Луций Тория вскакивает и рявкает: