Анжелика. Мученик Нотр-Дама

Но Анжелика почти не слышала его. Прижав лоб к ледяной оконной решетке, словно заключенный, лишенный последней надежды, Анжелика чувствовала, как на нее наваливается страшная усталость. «От тебя все отказались», — сказал он. Как эхо только что произнесенной Николя фразы, звучали другие резкие и холодные как сталь слова: «Я не желаю больше ничего слышать о вас… Вы должны ИСЧЕЗНУТЬ. Ни титула, ни имени — ничего».

Перед глазами возникла Ортанс, гарпией накинувшаяся на нее из темноты со свечой в руке: «Убирайся! Убирайся!»

Он прав, Николя Весельчак, Геркулес с диким, необузданным нравом, который сейчас стоял за ней и сотрясал воздух проклятиями так громко, что дрожали старые камни Нельской башни. Его лохмотья отвратительно пахли городом, но, быть может, если она прижмется к его телу, сольется с ним, она сможет хоть на мгновение ощутить незабываемый аромат Монтелу.

Она вдруг сдалась. Обошла Николя, встала у ложа из плащей и принялась расстегивать корсаж из коричневой саржи. Юбка соскользнула на пол. Оставшись только в нижней рубашке, Анжелика на секунду заколебалась. Ей было очень холодно, но голова пылала. Она быстро скинула рубашку и, обнаженная, растянулась на краденых плащах.

— Иди ко мне, — сказала она спокойно.

Ошеломленный Николя замолчал. Такая покорность показалась ему подозрительной, но все же он недоверчиво приблизился. В свою очередь медленно снял с себя рванье.

Бывший слуга, дрожа, остановился, не смея сделать последний шаг, отделявший его от исполнения самых смелых мечтаний. Горевший на берегу костер отбрасывал на стену его огромную тень.

— Иди сюда, — повторила она, — мне холодно.

Анжелика тоже начинала дрожать — то ли от холода, то ли от желания и одновременно страха, которые она испытывала по отношению к этому огромному мужскому телу.

Он тут же оказался на ней. Он обнял ее так, что кости затрещали, и разразился смехом, приговаривая:

— А! На этот раз все хорошо! Ах, как хорошо! Ты моя. Ты больше не сбежишь от меня. Ты моя. Моя! Моя! Моя! — повторял он в такт движениям своего тела, охваченный любовным безумием.

Чуть позже она услышала, как он удовлетворенно засопел, словно насытившийся пес.

— Анжелика, — прошептал он.

— Ты сделал мне больно, — пожаловалась она.

И заснула, завернувшись в плащ.

Но еще дважды этой ночью он брал ее. Анжелика, скованная тяжелым сном, с трудом пробуждалась, чтобы снова стать добычей этого создания тьмы; он, чертыхаясь, хватал ее и принуждал к любви, испуская низкие, хриплые вскрики, потом падал рядом, бормоча что-то бессвязное.

На рассвете ее разбудило шушуканье голосов за дверью.

— Весельчак, пошевеливайся, — позвал Красавчик, — мы еще не свели счеты с ведьмами Родогона-Египтянина, которые вышвырнули с Сен-Жерменской ярмарки наших Тру-ля-ля, Мамашу с Папашей.

— Иду. Только не шумите. Малышка еще спит.

— Надо думать. Ночью в Нельской башне действительно было много шуму! Крысы и те уснуть не могли. Ты вообще даешь! Потеха, что ты не можешь не вопить, когда спишь с бабой.

— Заткнись! — проворчал Весельчак.

— А маркиза Полька не слишком убивается. Я, можно сказать, расстарался, исполняя твой приказ. Я ее ублажал всю ночь, чтобы ей в голову не стукнула идея подняться сюда с ножом. А доказательство того, что она тебя больше не хочет, такое, что она ждет внизу с полным котелком горячего вина.

— Хорошо. Проваливай.

После того как Красавчик исчез, Анжелика приоткрыла глаза.

Николя уже встал, нацепил свои безобразные лохмотья и стоял в глубине комнаты спиной к Анжелике, что-то выискивая в сундуке. По его позе Анжелика поняла, что он чрезвычайно смущен.

Он запер сундук и, зажав что-то в кулаке, подошел к ложу. Она притворилась спящей.

Он наклонился и тихо позвал:

— Анжелика, ты меня слышишь?.. Мне надо идти… Но пока я не ушел, хочу сказать тебе… Я хотел узнать… Ты сильно сердишься на меня за эту ночь?.. Я не виноват. Это было сильнее меня. Ты такая красивая!..

Он дотронулся своей загрубевшей рукой до алебастрового плеча, выглядывающего из-под плаща.

— Ответь мне. Я же вижу, что ты не спишь. Погляди, что у меня для тебя есть. Это кольцо, настоящее. Мне его оценивал ювелир с набережной Орфевр. Посмотри… Не хочешь? Ну вот, я кладу его рядом с тобой… Скажи, чего ты хочешь? Может, принести ветчины, свежей? Ее только сегодня утром привезли, мы ее взяли у мясника на Гревской площади, пока он глазел, как вешают одного из наших… Хочешь новое платье?.. У меня есть… Отвечай, а то я рассержусь.

Она снизошла до того, чтобы взглянуть на него из-под спутавшихся волос, и надменно произнесла:

— Я хочу большую лохань хорошо подогретой воды.

— Лохань? — переспросил он в полном недоумении. — Что ты собираешься делать?

— Помыться.

— Хорошо, — успокоился он. — Полька притащит тебе сюда. Проси все, чего только захочешь. А если что не так, скажешь мне, когда я вернусь. Я им задам.

Довольный тем, что она наконец-то выразила какое-то желание, он повернулся к венецианскому зеркальцу, стоявшему на каминной полке, и принялся приклеивать к щеке нарост из цветного воска, до неузнаваемости обезображивавший его лицо.